О Борисе Горзеве — ученом, литераторе...

Борис Аркадьевич Горзев (30.05.1944—27.07.2015) — врач, медицинский генетик, писатель, поэт, научный журналист. Удивительное сочетание гуманитарного и медико-биологического взглядов на окружающую действительность. Он мог писать о жизни и смерти Пушкина с точки зрения генетика, врача, психолога, ив этом не было ни тени деструктивного биологизаторства — только любовь и стремление понять. (Раскроем небольшую редакционную тайну: журналист Травин — это был он.) Ученик В.П.Эфроимсона, друг и сосед Кира Булычева, друг многих замечательных людей, которые приходили в редакцию, фактически — к нему в гости. Заведующий литературным отделом «Химии и жизни» — сколько писателей с трепетом ждали его ответа! И как трудно было уговорить Б.А. читать побыстрее, без карандаша в руке, не отыскивать проблеск таланта в посредственном рассказе поменьше терзать талантливых, которым простят шероховатости за общий блеск, — нет, все, что делаешь, делай хорошо! Главный арбитр конкурса фантастики «Химии и жизни», который завоевал прочную репутацию среди авторов и читателей и принес в журнал великолепные рассказы. Помним и любим. — Редакция журнала «Химия и жизнь» Фото: Н.Соколов

Памяти друга...

Кто будет читать интеллигента, пишущего об интеллигентах, — ну, конечно, не о них одних, но главным образом все-таки о них? Конечно, именно они, интеллигенты и будут. Остальным-то людям они мало интересны: да кому нужны эти «приключения духа», когда жизнь — реальная жизнь! — идет такая, что только успевай поворачиваться? И подкидывает она такие сюжеты, от которых — если их хорошо, остро прописать — не оторвешься даже ради телевизора. Так что те писатели, которые это умеют делать, и делать действительно остро — остросюжетно, доступным для любой аудитории языком, — и становятся писателями популярными, известными, легко продаваемыми, а потому быстро и массово печатаемыми.

И это, конечно, ни в коем случае нельзя рассматривать как критику в их адрес с каких-то там высших духовных (интеллектуальных — это ведь у большинства современных людей понятия равнозначные!) позиций, подразумевающих этакий снисходительный взгляд сверху вниз: разумеется, среди популярных у широкой публики писателей есть множество блестящих литературных талантов.

Но вот Борис Горзев — писатель для узкого круга. И это притом, что его не один десяток лет печатали ведущие толстые литературные журналы страны, на его творческие вечера в Музее Маяковского, в Музее Цветаевой, в Центральном доме литераторов ходила масса народу, а наиболее удачные его стихи, рассказы, повести и романы выходили отдельными, хорошо раскупаемыми сборниками. Но стоило прийти хотя бы на один из таких вечеров и посмотреть на публику, как становилось понятным, почему он писатель для узкого круга. Это — интеллигенция, которой никогда и нигде не было много. И я в это понятие вкладываю совершенно определенный неформальный смысл: это люди с богатым внутренним миром, через который пропускаются, оставляя при этом глубокий, интенсивно осмысляемый след, события мира внешнего, как событийного, так и литературного, и художественного, и любого другого, в который так или иначе все мы погружены.

И естественно, сам Горзев был выходцем из именно этой интеллигентской среды, ее обитателем: он естественным образом входил в этот «узкий круг», и он же своим творчеством на него и работал. Причем что интересно: не только литературным, но на этапе своего жизненного взросления — еще и научным.

Мы с ним ровесники. И хотя учились в разных институтах, он — в медицинском, я — в авиационном, но — так уж вышло — подружились на первом же курсе, поскольку оказались спонтанно вовлеченными в одну и ту же компанию, состоящую из очень разных по характеру, но веселых, умных и остроумных ребят, в основном — студентов-медиков его же институтского курса. А поскольку вся эта компания была интеллигентской, то все они учились не просто так, а — и я был вынужден в это поверить! — для того, чтобы лечить людей. И вот через три или четыре года, на протяжении которых мы продолжали дружить и тесно общаться, я вдруг узнаю, что Боб (это его «общекомпанейское» имя) идет работать в Институт медицинской генетики. Спрашиваю его: «Ты это чего? Лечить людей надоело, захотел наукой заняться?» А он мне отвечает: «Ха, лечить, лечить! Мы же не лечим, а подлечиваем, латаем, где прохудилось... А почему? Да потому, что ни черта не понимаем, что такое — норма, а что — болезнь... Копать надо глубже в организм, понимаешь? И самое глубокое — это генетика, геном человека, в нем все сидит, им и надо заниматься в первую очередь!» И он, действительно, этим занялся. И это, действительно, оказалось работой для узкого круга настоящей интеллигенции — в том самом смысле, который я привел выше.

И все-таки, все-таки тяга Боба к литературной деятельности взяла в нем верх над тягой к деятельности научной. И медицинский генетик постепенно превратился — преобразовался! — в профессионального литератора, в члена редакции журнала «Химия и жизнь», научного журналиста, но и в профессионального поэта и писателя, нашедшего в конце концов свою аудиторию, готовую его читать и слушать на протяжении многих лет.

И вот теперь мы с ним прощаемся. Что делать: биологическая наша жизнь — это движение в одну сторону. Но человечество — это еще и его культура, все то, что оно делает и думает, оставляя все это в ментальной ее сфере, без которой человечества — сообщества Людей Разумных — не было бы вообще. И потому только биологической жизнью каждого человека его принадлежность к этому сообществу не исчерпывается. Но вот оставить после себя что-то значимое в ментальной сфере культуры, того, к чему люди будут обращаться и после твоей смерти, удается далеко не каждому. Так вот, Борису Горзеву это удалось!