Пленительный запах кардамона

Иллюстрация Сергея Дергачева

Поезд должен был вот-вот отправиться. Локомотив выбрасывал клубы пара и ждал отмашки минутной стрелки часов над платформой. Однако Амитта, вместо того чтобы поспешить в вагон, задержалась у черного камня, проткнувшего асфальт. Стянула сандалию, коснулась ступней его гладкой поверхности — мир тут же преобразился, каждый предмет подал ей знак, все мгновенно наполнились смыслом.
Журналы в киоске, оказывается, выложены пасьянсом, предрекающим грозу. Тележка носильщика дребезжит: «Закрой-чемодан-закрой-чемодан». Когда переднее колесо подпрыгнуло на колдобине, одна из сумок шмякнулась на перрон. Из нее выпал красный праздничный халат, вытянув рукав в сторону вокзала. «Посмотри, посмотри!» — загомонили голуби с крыши.
Амитта взглянула, куда указал халат. В плотном потоке пассажиров образовался узкий коридорчик, в конце него стоял иностранец. «Он, он!» — загудели телеграфные столбы. Амитта всмотрелась в чужака. Рядом со смуглыми хиннами в пестрых халатах он выглядел изнеженно-бледным. Из камня на нее вдруг хлынул жуткий холод. Амитте стало плохо — замутило, висок пронзила боль, да такая, что девушка упала на колени.
Как только ступня оторвалась от камня, боль и холод ушли. Лишь голова продолжала кружиться.
Прощальный свисток паровоза не дал отдышаться. Амитта вскочила на ноги, торопливо сделала шаг и поняла, что забыла надеть сандалию. И сумка, сумка! Неужели украли?
Неожиданно и сумка, и сандалия оказались прямо перед ее глазами — их держал тот самый белолицый.
— Твой? — кивнув в сторону пыхтящего паровоза, спросил он на лапайезском, родном языке всех туристов.
— Мой! — резко ответила Амитта и протянула руку за сумкой.
Странно, но ее ответ обрадовал иностранца. Возвращать ей вещи он явно не собирался.
— Нам по пути, я помогу, — пояснил он и, ухватив за локоть, увлек Амитту за собой. Ковылять без сандалии было больно. А самоуверенный иностранец, знай себе, тащил ее, будто заложницу.
В вагоне Амитта плюхнулась на первую свободную скамью, вагон тут же вздрогнул и тронулся.
— Мне нужно обуться! — возмущенно заявила она и выхватила свою сандалию.
— Пожалуйста. — Он разместился напротив, бросив сумки прямо на пол. — Если бы ты стала застегивать всю эту чертову прорву ремешков прямо там, на перроне, то успела бы разве что помахать ручкой последнему вагону.
Амитта гневно уставилась на него. Ей приходилось сдерживаться, когда она проводила платные экскурсии по столице, но сейчас в честь чего ей терпеть его выходку?
— Ты хам! — вырвалось у нее, и она тут же покраснела: — Извини.
Попутчик сначала опешил, но тут же заулыбался:
— Нет, ты права, вышло грубовато. Просто поезд уходит, а ты там… на одной ноге. У вас все, конечно, чудные. Но тебе вроде как нужно ехать, вот я и решил помочь… Я — Эмерик. Или Рик, как больше нравится.
Амитта нехотя представилась в ответ и отвернулась к окну. Какое-то время прошло в молчании.
Скоро она почувствовала, что Рик тянет носом воздух, принюхивается.
— Мне показалось, или ты…
— Извини, я не специально. Дай угадаю: жасмин, кардамон и… что-то цитрусовое?
Амитта удивленно вскинула брови. Что она, в самом деле, взъелась? Этот парень не виноват. Он просто знак. Вот только интересно, какого грядущего события? Судя по испытанной боли, вряд ли хорошего…
— Ты создаешь духи? — поинтересовалась Амитта.
— А тебе нравятся парфюмеры? Нет, я просто кондитер. Это, конечно, не столь впечатляет.
— А я, прикасаясь к доисторическим камням, вижу будущее. Если это в твоем вкусе, то я обожаю кондитеров.
— А вот это впечатляет! — рассмеялся Рик.
Ну ладно, если не злиться, то этот Рик вполне ничего. Вообще-то гладко выбритые лапайезские мужчины в рубашках, штанах на подтяжках и с кучей дурацких привычек всегда казались ей нелепыми. Однако у него ярко-голубые глаза — точно волна на мелководье в солнечный день. И голос — приятный шелковистый тенор, какого она прежде не слышала. Пожалуй, ради такого голоса стоит поддержать беседу.
— Туристы обычно не забираются дальше столицы, так зачем же ты едешь в Пуджами?
— Учиться. У нас в Лапайезе каждый пятый — кондитер. На каждом углу — кафешки с бланманже и эклерами. Захотелось, знаешь ли, разнообразия. Увидел как-то статью про кондитера из Пуджами, его зовут Манно. Написал ему письмо… три письма, если быть точным, и Манно согласился научить меня своим премудростям.
— Ну, держись, Манно тебе устроит! — расхохоталась Амитта. — Я живу как раз напротив его кондитерской, с самого детства слушаю его ор по поводу и без. Но готовит он и впрямь божественно.
Амитта и Рик проболтали до самого Пуджами.
Перед самым вокзалом их вдруг сильно тряхнуло. Это не был обычный толчок при торможении поезда, тряхнуло что-то посильнее. Пассажиры встревоженно посыпались на платформу, как крупа из дырявого мешка. Амитта спрыгнула на перрон вслед за Риком. Асфальт под ногами дрожал и рвался.
— У нас не бывает землетрясений! — растерянно воскликнула девушка. — Что это?
Глубоко из-под земли слышалось грозное клокотание. Люди в панике шарахались от прорезавших платформу трещин, некоторые вставали на четвереньки, чтобы не упасть.
Вскоре все так же внезапно закончилось. Южное солнце как ни в чем не бывало выглянуло из-за облака и бросило палящие лучи на вздыбленный асфальт и гранитный монумент перед вокзалом.
Могучая статуя с телом мужчины и головой слона сменила свои обычные серые оттенки на дивные цвета. Они разбегались от ступней ввысь — сандалии окрасились золотом, кожа на щиколотках порозовела, шаровары покрылись пурпуром, — и так до самых кончиков белых бивней.
Во время землетрясения кусок гранита откололся, обнажив черный камень — такой же, как на столичном вокзале, как в сотнях других мест. Каждый такой камень — слуховое окно в мир подземных дэвов. Амитта бросилась к постаменту, притронулась к прохладному черному камню. Слоновья голова зашлась в безумном хохоте.
Вот они, перемены! И похоже, хорошего ждать, не приходилось…

С первых же дней в Пуджами Эмерику пришлось несладко.
Манно-джи гонял Рика, как последнего поваренка. Сутками тот, и без того изнемогавший от местной жары, парился на кухне: мыл тарелки, драил противни, тер столешницы, точил ножи. Только через неделю ему было доверено собственноручное приготовление хиннских сладостей. Рик страшно волновался, хотя поначалу все шло вроде бы неплохо.
Зачерпнув ложкой булькающее масло, Рик хотел было проверить, появилась ли янтарная фракция, но тут на плечо вдруг опустилась рука мастера. Рик чуть не опрокинул на себя горячую кастрюльку.
— У тебя маш горит! — Манно-джи свирепо дернул черными усами и сложил руки на груди, явно не собираясь помогать.
Рик бросился к плите. На широком противне матовыми бусинами рассыпался горошек — не золотистый, каким должен был быть, а бронзовый. «Вот же! — сокрушаясь, подумал Рик. — Не иначе как кто-то ночью приделал мне два крюка вместо рук. А заодно приставил голову недотепы!»
Рик отставил маш остывать и принялся нарезать миндаль и кешью. Нож дрогнул в руке, едва не отхватив полпальца.
Это все нервы! Чужая страна, чужие люди, чужой язык. Забудешь не то что профессию, а даже как ложку держать. В столице было куда проще — там любовь к деньгам туристов весьма способствовала доброжелательности местных. Но только не здесь, не у Манно. В провинциальном Пуджами не очень-то жаловали растяпу-чужака.
Рик погрузил пальцы в горку молотого кардамона и втянул носом пряный аромат. Вспомнился поезд, вспомнилась Амитта…
Ему не удалось убедить себя в том, что вся ее привлекательность была лишь в блестящем знании родного Рику языка. Почему-то из головы не шел ее шафрановый халат, перетянутый на тонкой талии затейливо расшитым кушаком, а еще — густо сурьмленые глаза цвета горького шоколада, длинные волосы, перевитые тонкими серебряными цепочками. Тогда, на вокзале, она сбежала, даже не оглянувшись…
Дверца духового шкафа саданула Рика по бедру. От неожиданности он взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, задел кухонные весы, и те с феерическим грохотом свалились на пол.
Манно-джи пришел в бешенство. Рик без переводчика понял отборную хиннскую брань. Однако оправдываться не стал. Да, он показал себя не лучшим образом, но в этот раз чертова дверца распахнулась сама! Рик даже не дотронулся до нее. Что тут можно сказать? Духовой шкаф взбесился? Если Манно сам не видел этого, то скорее поверит в его криворукость.
Когда поток брани стих, Эмерик просто пообещал возместить ущерб.
— Купишь такие же, — прорычал Манно, раздувая от злости и без того широкие ноздри.
Это с его-то знанием хиннского! Когда Рик пытался купить что-то в здешних лавках, ему совали в руки все что угодно, но только не то, что нужно. Так что проще дворнику спроектировать двигатель, чем Рику купить весы.
Снова почудился запах кардамона — будто подсказывая решение. Хорошее, надо сказать, решение.

Даже странно, что за прошедшие дни Рик ни разу не столкнулся с Амиттой — улочки Пуджами были такими узкими, что дома заглядывали друг другу в окна. Может быть, окно его комнатенки смотрело как раз на ее спальню? Только бы она не забыла своего случайного попутчика, а то неловко получится…

Амитта встретила Рика на удивление радушно, будто они мило попрощались накануне, а не разбежались на вокзале неделю назад. И халат на ней был тот же — шафрановый. Только теперь прибавилось браслетов на смуглых запястьях и щиколотках. Серебряные, медные, золотые, они мелодично позвякивали от малейшего движения. От нее все так же сладко пахло кардамоном.
Амитта согласилась отправиться на поиски весов. Но Эмерику вдруг показалось чересчур расточительным тратить встречу с Амиттой на покупку каких-то весов, и он сказал:
— Может, сначала покажешь мне город?
— Часовая экскурсия — пять хиннарий. Благоразумнее обойтись весами.
— Ты ставишь меня в неловкое положение. Если я тебе заплачу, нашу прогулку уже не назовешь свиданием. А если не заплачу, ты посчитаешь меня скрягой.
— А у нас свидание?
— После того как я передумал тащить тебя в посудную лавку — да, это свидание. — С Амиттой Рику почему-то было легко и просто говорить глупости. И правду.
— Ты хитрейший из всех туристов. Еще никому не удавалось заставить меня работать бесплатно. — Амитта взяла Рика за руку и добавила уже без иронии: — Идем.
Он уже успел привыкнуть к рядам одноэтажных домиков, похожих на слипшиеся боками кексы. Эти домики мало походили на небоскребы Лапайеза. Привык он и к пестрым навесам над хлипкими незакрывающимися дверями, и к цветам на окнах. Даже веревки с гирляндами белья, растянутые прямо над тесными улочками, его уже не удивляли. Но Амитта быстро протащила своего экскурсанта по пахнущим специями закоулкам, по которым Рику еще ходить не доводилось. Здесь было людно, а душный зной казался стократ сильнее. Из лавок торгашей разлетались зазывные выкрики на хиннском, с мостовой вопили впряженные в тележки ослы, шуршали халаты, голоса, сам воздух. Во рту будто чувствовался привкус звуков, а запахи стали видимыми.
Эмерик, в начале прогулки заглядывавшийся только на унизанные браслетами руки и смуглую шею Амитты, теперь едва успевал крутить головой по сторонам.
А посмотреть здесь было на что! И кто только додумался приткнуть на угол дома гранитного тигра с распахнутыми крыльями? А утопить в мостовой медного питона? Должно быть, не один раззява споткнулся об него…
— Странные у вас тут скульптуры, — заметил Рик, когда они проходили мимо изваяния однорукого мужчины, склонившегося над чашей фонтана. Статуя казалась почти живой из-за удивительно ярких цветов, почти невозможных для камня. По крайней мере, Рик ничего подобного не видел даже в журналах для путешественников, которые изучал перед поездкой.
— Наши легенды гласят, что давным-давно дэвы жили среди нас, а эти статуи были их телами. Но потом дэвы покинули свои земные оболочки, потому что существование в мире людей для них все равно, что сон, после которого они перерождаются с новыми силами для жизни под землей. Правда, в наши дни на древние скульптуры смотрят как на местные предрассудки, не более. Если кто-то захочет построить дом там, где стоят неизвестно когда и кем установленные медные козлики, козликам несдобровать — их просто снесут. Уйма сколько их безвозвратно исчезло за последнее время.
— Жалко, — искренне вздохнул Рик. — А разве у вас нет организации по охране культурного наследия? Нельзя же так, в самом деле, с козликами.
— Раньше каста Касаемых была такой организацией. Но прогресс и наука, видишь ли, отрицают способность видеть будущее… Нас теперь считают чудиками.
Рик уже не удивлялся странностям, которые встретил в Хинни. Почему бы теперь не поверить в то, что Амитта видит будущее и слышит дэвов? Менее симпатичной она от этого не станет.
— Ты правда можешь заглянуть в будущее? И как ты это делаешь?
— Видишь в центре площади камень? Когда я была маленькой, думала, что такие камни — кончики гигантских гвоздей, вбитых дэвами из-под земли. Дотронусь до него и могу подслушать их голоса, посмотреть на мир их глазами.
Амитта подвела Рика к камню, вокруг которого располагались скульптурная группа. Одни скульптуры, и впрямь похожие на коз, едва доставали рожками до колена, другие в холке превышали рост человека. У каждой было по четыре крыла, а на месте глаз — орхидеи, поразительно правдоподобные. Рику даже почудился цветочный аромат. Потрогал лепесток — нет, твердый. Или он только что шевельнулся в руках?
— Твоя рубашка! — воскликнула Амитта, прижимая босую ступню к камню, как тогда, на вокзале. — Она страшится человека, который встретится тебе в жизни дважды. И оба раза рядом буду я. Твои часы предупреждают: «Не сдавайся, беги за двоих». Понятия не имею, о чем это.
Амитта отступила от камня, к ней подошел суровый хинн. Судя по всему, они были знакомы и Амитта явно не была ему рада.
— Ирро-джи, — сдержанно произнесла она, сложив руки в приветственном знаке.
Мужчина заговорил гулким басом, казалось, таким же седым, как его борода:
— Возмутительно! Ты даже здесь, в Пуджами, развлекаешь белолицых, кощунствуя над нашими святынями. Тем более теперь, когда…
— Почтенный Ирро-джи, я не кощунствую, я на свидании.
— С ним?! — Бородатый презрительно ткнул пальцем в Рика.
Вместо ответа Амитта обняла Эмерика за талию. Тот так удивился, что едва не отшатнулся. Вот это номер!
От злости суровый хинн вскипел, но, кажется, Амитта того и добивалась.
— Пойдем, — торопливо шепнула она и потащила Рика прочь.
— Кто это был? — спросил Эмерик, когда они смешались с толпой на базарной площади. В своих разноцветных халатах хинны и хинни походили на леденцы в стеклянной банке, и чьи-то невидимые всесильные руки эту банку непрестанно перемешивали. Гам на площади стоял просто невообразимый!
— Это старейшина касты Касаемых нашего города. Постоянно придирается.
Небо глухо заурчало, и солнце скрылось за тучей. Гвалт над базаром усилился — все заспешили прочь.
— Забыла еще сказать, — шепнула Амитта в самое ухо Рика, — секундная стрелка на твоих часах дрожит от ужаса.
— Она боится грома, — пошутил Эмерик.
Тут же налетел со свистом ветер. Его порывы заставили трепетать навесы над лотками, к небу взметнулись клочки бумаги и оброненный кем-то шелковый шарф.
С юга серой стеной надвигался ливень. Тяжелые холодные капли застучали по спинам мечущихся в поисках укрытия людей. Амитта побежала, толкнула первую попавшуюся дверь, и они ввалились в сумрачное помещение. Полумрак, скрип деревянных полов, запах старой мебели… и кардамона. Амитта прижалась к Рику. Ее частое дыхание обдало его жаром.
Ливень закончился скоро. От быстро просыхающей земли шел пар. Рик шагал и улыбался. Влюбился, что ли? Эта мысль уже не казалась ему смешной и глупой. Надо, наконец, пойти и купить чертовы весы.
На площади, где час назад они видели скульптурную группу медных козликов с орхидеями в глазницах, теперь одиноко торчал конус черного камня. Слева, из узкого рукава переулка, послышался удаляющийся топот множества копыт.
— Рик, — упавшим голосом сказала Амитта, — возвращайся домой.

На улочках Пуджами чаще встречались впряженные в тележки мулы, чем автомобили, поэтому шуршание тяжелых шин грузовика под окнами прозвучало угрожающе, а голос, усиленный мегафоном, прогремел, как небесный гром:
— Чрезвычайная ситуация. Просьба всем сохранять спокойствие и не покидать своих домов. Чрезвычайная ситуация…
Что это значит? Война? Стихийное бедствие? Ведь не медные же козлики, сбежавшие накануне с площади и напугавшие Амитту, тому виной…
Громовой голос удалялся, унося за собой чувство безопасности и оставляя растерянность и страх. Заслышав возню в коридоре, Рик выглянул из своей комнаты. Манно-джи с сыном и женой сновали от двери к двери, таскали сумки и тюки. Голос из мегафона велел не покидать дома, и все сразу ринулись нарушать указание. Таковы люди.
— Манно-джи! — Рик поймал наставника за локоть, когда тот с непривычной поспешностью волок туго набитый чемодан. — Вы куда? Что происходит? Мне тоже с вами?
— Делай, как знаешь … — буркнул Манно, отдергивая руку. — У меня семья! А ты мне никто.
Никто. Грубо, но верно. Он, Рик, никто для жителей Пуджами, его дом, настоящий дом, далеко — за тысячи километров. Вернувшись в свою каморку, Рик быстро побросал в сумку свои вещи. Заглянул в кошелек — денег осталось мало, стыдно нищему подать. Куда бежать? На вокзал, конечно, на вокзал! Дернуть в Лапайез, снова стать тысяча пятым кондитером бланманже и эклеров.
Но Рик не мог уехать, не простившись с Амиттой. Хоть рухни весь этот треклятый Пуджами.
Дом Амитты встретил Рика распахнутыми дверями. «А ты мне никто», — будто вторила голосом Манно-джи зловещая пустота в комнатах.
Внезапно охристо-зеленый ковер на стене дрогнул и неестественно выгнулся, как раненный зверь в корчах. Неведомая сила сорвала его со стены и заставила метаться в агонии по комнате. От страха Рик выскочил на улицу. И попал в кошмар.
Вдоль улицы полз большой пятнисто-оранжевый питон. Рик помнил его медным, теперь он был живой. Люди в ужасе жались к стенам домов, боясь даже дышать. Сбив кончиком хвоста угол дома на перекрестке, чудовище скрылось за ювелирной лавкой.
Рик метнулся в запруженные людьми переулки и вскоре добрался до привокзальной площади. Увидел, как по ней марширует колосс со слоновьей головой. Вот человек-слон остановился, взревел, пристально всматриваясь рубиновыми глазами в толпу. Рик успел подумать, что этот взгляд сейчас наверняка остановится на нем. Нет, не остановился. Вместо этого колосс замотал громадной башкой, отшвырнул с пути какого-то хинна и под истошные людские крики устремился прочь, локтями выбивая кирпичи из стен домов.
Здание вокзала находилось на другом конце площади.
— Отдам за пятьдесят! — Рик сунул в лицо первому подвернувшемуся хинну свои наручные часы, цена которым была все пятьсот. Хинн не понял, огрызнулся.
Да ну их, деньги! Тщетно. Вокзал. Поезд. Домой. Как-нибудь.
В пустом зале ожидания сидел одинокий человек — инвалид без руки, — он плакал. Над ним тараторил неизвестные Рику слова вокзальный громкоговоритель. Вдоль платформы валялись искореженные вагоны, морду паровоза исказила гримаса безумной улыбки.
Репродуктор заговорил на лапайезском: «Движение поездов отменено в связи с чрезвычайной ситуацией, приносим свои извинения».
— Вам нужна помощь? — вдруг послышалось рядом.
Хинн в темно-синих шароварах, с золотыми цепями на шее, говорил с акцентом.
— Да-да, пожалуйста! — обрадовался Рик. — Мне нужно выбраться отсюда. В столицу.
— Идем, у нас там грузовик, — хинн кивнул в сторону. — Помогаем жителям покинуть город.
Эвакуация? Неужели? Спасибо! Кто бы ни сотворил это чудо, спасибо. Ну, чудо же! Настоящее.
Рик подстроился под быстрый шаг своего спасителя, и скоро они оказались на улочке у грузовика с тентом. Не дожидаясь, когда Рик заберется под брезент, хинн сильной рукой грубо втолкнул его в кузов. Рик упал, ссадив ладонь. Больно. Темно. Чье-то колено уперлось ему в спину, не давая подняться.
— Кто вы? Зачем? — успел крикнуть Рик, прежде чем ему в рот затолкали пропахшую машинным маслом тряпку. Едва не вывихнув суставы, его скрутили веревкой. Рик зажмурился. Отчаянно хотелось проснуться, но это был не сон.
Похититель проверил узлы на локтях и выпрыгнул из кузова. Швыркнул ключ зажигания, грузовик забормотал и тронулся.
Рядом завозился и замычал еще кто-то.

Амитта бежала за Ирро-джи и думала, что прелесть древних легенд в том, что они совсем не похожи на жизнь. В легендах хиннов подземные дэвы были прекрасны. Они были мудры и добры, помогали людям, любили их, некоторые даже создавали пары. Дети от таких союзов стали родоначальниками большой касты. Когда души дэвов, напитавшиеся силой, вернулись под землю, тела их остались на площадях, мостовых, в стенах зданий, чтобы ждать возвращения своих вечных хозяев.
И вот настал новый цикл перерождения. Но эти дэвы даже говорить не могут. Злобные, безумные монстры, разрушающие Пуджами. Ирро-джи рассказал, что в других городах Касаемые дают нагрянувшим дэвам селиться в человечьих телах, и Амитта поняла, чего он от нее хочет.
— …древние статуи-то помнят, как служить вместилищем для дэва, — донесся до Амитты голос задыхающегося Ирро-джи, — а вот все прочее — нет. За века, прошедшие после ухода дэвов под землю, статуй стало сильно меньше, и теперь дэвам некуда вернуться, они страдают… А я танцую в белых лепестках, здесь пахнет жасмином…
Амитта дернула Ирро-джи за руку, тот остановился, потряс головой, и взгляд его прояснился. С тех пор как статуи ожили, а простые вещи взбесились, каждый член касты Касаемых видел что-то вроде сна наяву.
И постоянно, постоянно в ушах звенел невыносимый ор истеричных голосов. Чтобы хоть как-то уцепиться за реальность, Амитта напряженно вслушивалась в слова Ирро-джи. А он говорил без умолку, наверное, по той же причине.
— Тел Касаемых не хватит на всех дэвов… — в сотый раз объяснял старик, когда откуда ни возьмись выбежал ребенок и уткнулся в его халат. Златокудрая девочка с фасетчатыми глазами, точно гигантская муха, уставилась на них, беззвучно шевеля лепестками шиповника вместо губ. Ирро-джи оттолкнул ее и выхватил нож. Ожившая статуя юркнула в ближайший проулок. Ирро-джи повел Амитту дальше.
Улица вывела их на привокзальную площадь. Ирро-джи поспешил к колонне из четырех грузовиков.
В полумраке тесного кузова, среди измученных страхом людей будто бы не осталось места ни одному слову. Амитта тоже молчала. Чем ближе подъезжали машины к древнему храму с аллеей, утыканной шипами черных камней, тем тише становились звуки творящегося в городе хаоса. Наконец грузовик затормозил, люди стали выпрыгивать на землю.
Амитта осмотрелась. Статуи, еще недавно стоявшие вокруг храма, исчезли. Брусчатка бугрилась, словно под ней проползли гигантские черви.
— Ты готова? — сурово спросил Ирро-джи.
Амитта кивнула. Ею овладело ощущение неотвратимости, отсутствия выбора. Ее каста должна делать все возможное… Она самоотверженно преклонила колени у ближайшего черного камня, однако унять внутреннюю дрожь у нее не получалось.
Все остальные сделали то же самое.
А вот пассажиры другого грузовика выглядели иначе. Это были белолицые иностранцы. Они были связаны. Распорядители вытаскивали их из машин и швыряли на землю, как свиные туши. В одном из них Амитта узнала Рика.
— Ирро-джи! — позвала Амитта. Тот сделал вид, что не услышал. Тогда она подбежала к нему. — Они ничем нам не обязаны! Это долг Касаемых — идти на жертву, а не…
— Касаемые делают все, что в их силах! — гневно ответил ей Ирро-джи. — В наших силах отдать белолицых ради спасения дэвов и хиннов.
— Да ты сам не знаешь, сможешь ли отринуть себя, чтобы впустить дэва! А эти просто сойдут с ума!
Ирро-джи исступленно пнул Рика, помощник оттащил парня к ближайшему черному камню. Амитта рванулась за ним. Старик толкнул ее, она упала, ударилась головой — мгновенная боль и провал в темноту.

Пока ехали, Рик умудрился ослабить веревки. Теперь он отчаянным рывком освободил руки и кинулся к Амитте. Она лежала виском на черном граните, жилка на ее шее слабо пульсировала.
Тут же подлетел безумный старик и накинулся на него. Рик схватил первый попавшийся под руку камень и что было сил ударил хинна, удар пришелся в голову, старик упал снопом. Рик ждал, что другие тоже бросятся на него, но произошло странное. Люди на храмовой площади обезумели все разом. Неведомая сила трясла и корчила их. Колдовство? Одержимость?
Бежать, бежать, бежать!
Он подхватил Амитту и устремился с ней прочь от проклятого места.
Рик понятия не имел, в какой части города находится. Судя по запаху и горам мусора, вокруг тянулись трущобы городской окраины. Нужно было срочно найти врача.
По счастью, на дороге попалась брошенная кем-то арба. Рик, успевший выбиться из сил, уложил на нее Амитту и впрягся вместо ослика. Тащить арбу оказалось не сахарно.
Сколько он катил арбу по грязным обезлюдившим улицам? Час, два? Глинобитные халупы сменились ухоженными домиками. Перестало вонять нечистотами. Однако ничего похожего на больницу на пути так и не попалось. Рика охватило отчаяние. Амитта застонала, и он тут же прогнал от себя постыдное чувство, упорно покатил арбу дальше, дальше. «Беги за двоих!»
Дорога стала шире, стоявшие вдоль нее развороченные дома и в щепы разбитые торговые лотки будто предупреждали: дальше ни шагу.
Внезапно раздался треск ружейной пальбы. Впереди над крышами показалась знакомая слоновья голова. Безумный колосс то и дело пытался поддеть бивнями солдат, поливавших его свинцовыми пулями. Из переулка выкатилась пушка. Громовой раскат — снаряд угодил прямо в могучий торс статуи. Человек-слон разлетелся тысячей каменных осколков.
Рик из последних сил толкнул тележку. Убраться отсюда подальше! И поскорее найти врача.
Больницу Рик узнал сразу — по единому для всех стран и народов символу. Им навстречу никто не вышел. Рик с опаской заглянул в приемный вестибюль и увидел сидящую там девочку, беззвучно лопотавшую губами-лепестками. От взгляда ее фасетчатых глаз ему стало жутко.
Снова бежать? Нет уж! Амитте нужны лекарства, и никакая лупоглазая тварь ему не помешает! Рик решительно шагнул вперед. Существо с фасетчатыми глазами заметалось, и в сознание Рика ворвались чужие образы. Мельтешащие картинки сложились, и он увидел в них страх и мольбу: девочка с фасетчатыми глазами боялась его больше, чем он — ее. Умоляла: не трогай меня, не трогай меня…
Город сходил с ума. Из-за вторжения дикой, сверхъестественной силы люди в ужасе покидали дома. А эта сила сама была смертельно напугана. Как и Рик, она оказалась в чужом для нее мире, среди людей, не умеющих говорить с ней на одном языке.
Рик, как мог, наполнил мысли добротой и спокойствием — и девочка перестала метаться, но по-прежнему следила за ним тревожным взглядом больших фасетчатых глаз.
Не сразу, но нашлись нужные ампулы. Рик перенес Аниту на кушетку, сделал обезболивающий укол. Тщательно обработал рану. Затем выключил свет и зашторил окна.
— Отдыхай, Амитта. Все будет хорошо.

Шли дни. Амитта долго не поправлялась, то и дело проваливаясь в беспамятство. Звуки, свет, запахи — все причиняло ей нестерпимую боль. Когда стало чуть лучше, спросила у Рика про Касаемых и узнала, что осталась одна.
— Какого черта ты постоянно тут торчишь? Выйди!
Рик чуть не выронил стакан с чаем, подошел к ее кушетке.
— Ты еще слаба, — сказал он мягко, будто разговаривал с ребенком. — Если хочешь, я уйду, но мне придется вернуться, чтобы сделать укол, принести еду.
— Омерзительно, — прошептала Амитта, горестно зажмурилась, из уголков ее глаз скатились слезинки. — Я не хочу быть похожей на овощ.
— Ты похожа на смелую девушку, которая не побоялась вступиться за чужака. Теперь прикажешь бросить тебя? — Рик провел большим пальцем по ее щекам, стирая влажные дорожки. — Какую же чепуху ты говоришь.
Амитта вытянула руку, сжала пальцами ворот его рубашки.
— Слушай внимательно. Когда все это закончится, ты купишь мне браслеты из серебряных монеток и два ожерелья. Одно — на шею, второе — на талию. Я сутки проваляюсь в цветочной ванне, после надену украшения и буду танцевать перед тобой. А ты будешь смотреть и восхищаться. Понял?
Рик согласно закивал.
— Вот и славно. — Амитта устало уронила руку на кушетку.
Рик притащил из города радио. Новости становились все более обнадеживающими. Дэвы больше не нападали на людей и не крушили дома. Во время вылазок за продуктами Рик и сам замечал, что в округе становилось спокойнее. А однажды златокудрая девочка с фасетчатыми глазами попросилась пойти с ним. До этого она, боясь всего, даже из угла своего не выбиралась.
Странную, должно быть, они представляли собой пару. Рик думал, где бы раздобыть для Амитты душистое мыло, чтобы она наконец могла ощутить себя чистой, а девочка искала огромными глазами своих. По правде сказать, Рика не очень обрадовало бы, если бы ей это удалось. И все же она нашла, что хотела: однорукий хинн гладил распластавшегося на земле грифона, а вокруг дружелюбно кружил питон в оранжевых пятнах. Девочка кинулась к ним, посылая Рику лучезарные мыслеобразы радости и благодарности. Ладонь златовласки прошлась вдоль хвоста, и грифон взмахнул крыльями. Удивительно, волшебно, красиво. Рик сразу вспомнил легенду, рассказанную Амиттой. Каково это было — жить бок о бок с такими существами? Делиться с ними мыслями, ощущать их привязанность? Скоро люди снова это узнают.
Вернувшись в больницу, Рик застал в палате хлопочущую медсестру. Через день-другой ожидался и весь медперсонал. А там, глядишь, и сообщение между городами восстановят…
— Скоро я смогу уехать, — сказал Эмерик, когда они остались с Амиттой наедине. — Поехали со мной? Здесь теперь все будет по-другому, а у нас тебе понравится, вот увидишь.
— Где? В Лапайезе? Нет, мне там нечего делать. Разве что полакомиться эклерами. Но это займет от силы пару дней.
— Это тебе сейчас так кажется.— Рик обнял Амитту. — Не отказывайся сразу, ладно? Я тебя уговорю.
А даже если и нет… Рик решил ни за что не разлучаться с ней. После всего пережитого можно жить где угодно, лишь бы с Амиттой. В конце концов, она ведь обещала ему танец…