Менделеевия (часть шестая)

Окончание, начало в № 2, 4, 6, 8, 10.

Гены и гении

В предыдущих статьях мы подробно разобрались с родословной Менделеева и контурно обрисовали некоторые факторы, повлиявшие на становление личности будущего гения. Феномен гениальности продолжает будоражить умы человечества, споры о его причинах не утихают, и существует масса наблюдений, обобщений и теорий, которые устанавливают причины гениальности той или иной личности. В этом плане родословная и биография Менделеева дает обширный материал, поскольку его жизненный путь и история семьи весьма подробно задокументированы не только им самим, но и его родственниками, современниками и многочисленными биографами.

Гениальность нередко связывают с генетикой, и авторы некоторых особенно смелых гипотез в числе возможных причин называют мутации. Есть версия, что у более поздних детей вероятность таких мутаций выше. Дмитрий же, как известно, был «последышем» в семье, имевшей 14 (а может, и 17) детей, причем в год его рождения отцу было 51, а матери — 41. По другой версии, яркая одаренность (в любой сфере) должна проявляться ив предыдущих поколениях. Мы не знаем, насколько и в чем были талантливы удомельские священнослужители, но все они — прадед Максим, дед Павел, два дядьки — как минимум успешно закончили семинарию, раз уж каждый из них получил по собственному приходу. Что касается линии купцов Корнильевых — фамилии, гремевшей на всю Сибирь, — то их купеческий талант неоспорим. Вспомним имена еще двух Корнильевых, которых иногда путают Дмитрия Васильевича (дед Менделеева, издатель «Иртыша») и Василия Дмитриевича (московский дядя Менделеева, хлебосольный «друг всех литераторов»), — они были хорошо известны культурной России начала ХIХ века. Наконец, как мы уже писали, наиболее талантливый из всей плеяды тобольских купцов, Василий Яковлевич Корнильев (дед химика) сам был шестым, последним ребенком в семье и родился, когда его отцу было 57, а матери 40.

Разумеется, считать предпосылками гениальности одни лишь генетические факторы было бы неверно. Ключевую роль играют воспитание и среда, а на раннем этапе — личности и жизненные установки родителей.

Иван да Марья: семейный экстракт

Еще раз обратимся к тому, как сложились каждая из линий судьбы у родителей Дмитрия Менделеева и как, собственно, это повлияло на него самого. «Попович» Иван Павлович каким-то загадочным образом выпал из «непорочного круга»: дети священнослужителей наследовали приходы в той же местности, он же нарушил эту закономерность. Лишь недавно мы выяснили, что произошло это не по его воле, а по разнарядке сверху (выпускников-семинаристов попросту обязали стать будущими учителями во вновь учрежденном Главном педагогическом институте). Следовательно, он с самого начала просто плывет по течению. В итоге выпускнику предлагают ехать в глубинку на восток, тогда как его более активные однокурсники по пединституту (тот же Чижов, а позднее Воскресенский и Тихомандрицкий) уезжают стажироваться на запад. Его идеал — скромное служение, он скорее созерцатель, чем деятель. Он старателен и лоялен к начальству, которое именно за это его и ценит, предлагая повышение: Тамбов, потом Саратов. (Шанс изменить судьбу, перейти в Казанский университет, отвергнут из-за невысокого жалованья.) Между тем именно эта гипертрофированная лояльность и сыграла с ним злую шутку (когда он неосторожно «подставляет» Лажечникова, любимца господина попечителя). Следует увольнение, крушение идеалов, и хотя двухлетней саратовской мукой все же выстрадано директорство в Тобольске, протекает оно довольно бесцветно, как и дальнейший остаток жизни.

Совершенно противоположный тип являет собой Мария Дмитриевна. Она вроде бы незаметна, верная спутница мужа. Но именно ее несгибаемая воля держит семью в Саратове в ожидании официального перевода в Тобольск (где была фабрика), а не в Вятку, где, судя по всему, и должен был бы родиться ее последыш... Именно она, внучка купца и дочь «первопечатника», спасала тонущий семейный корабль и по примеру своей матери и бабки твердой рукой держала в узде непокорных фабричных, обеспечивая, насколько могла, сносное существование семьи, до тех пор пока фабрика не сгорела.

Эти два начала семьи, пассивное и активное, причудливо перевернутые инь и ян Менделеевых, ни в коей мере не были антагонистичны: до глубокой старости родители Дмитрия, столь разные по характеру, уважали и любили друг друга. Именно эту гармонию двух начал, как нам кажется, и усвоил их сын, именно она оказала основное влияние на его характер и судьбу. Часто пишут, что своим крайне деятельным характером (бесчисленными поездками, частой сменой тематик и интересов, а главное — попытками их практического воплощения) Менделеев явно обязан матери. Это, конечно, так, но вспомним, что самым близким людям он всегда говорил обратное: хочу лишь одного — покоя.

Роль и влияние отца явно недооценены биографами великого химика. Несмотря на служебную неудачу, Иван Павлович смог добиться титула потомственного дворянина, что облегчило в будущем судьбы его детей. Его неявная опала (после возвращения в Тобольск) стала магнитом, притянувшим к семье директора просвещенных декабристов, оказавших влияние и на развитие Дмитрия. Вынужденная неприязнь отца к Казанскому университету — главная причина, по которой его сын оказался в столице. Наконец, об особой благожелательной атмосфере «тверских» профессоров института к студенту, потомку их земляка, мы уже писали. Возможно, что, решившись везти Дмитрия за тридевять земель учиться в одну из столиц, мать и хотела сыну чуть лучшей доли, чем та, что досталась его отцу. Поразительно, однако, что из всех вариантов (а перебор действительно был) сработал лишь единственный — все тот же педагогический институт. Даже в неприемный год сыну удалось поступить именно туда, где когда-то учился отец, причем с помощью его же друга. Всмотримся в его путь чуть пристальнее.

Симферопольские рассказы

Закончив летом 1855 года институт, Менделеев должен был прослужить последующие восемь лет в должности учителя. Сам выпускник не имел ничего против такой карьеры: именно к этому его готовили любимые профессора, да и сам он с этой мыслью сжился и считал такую службу своим долгом. Казалось бы, он поплыл по течению, как когда-то отец. Разница, однако, в мелкой детали: Дмитрий изначально почувствовал себя несправедливо обманутым чиновниками, направившими его вместо Одессы в Симферополь. Его бурный протест министерством не был принят, и он отправляется к месту службы в прифронтовой город в разгар Крымской войны. Дата выдачи Менделееву подорожной (27 августа 1855 года) — день взятия Малахова кургана и сдачи героического Севастополя.

Менделеев на приеме у Пирогова (художник И. Тихий)

Несмотря на близость театра военных действий, Менделеев ведет занятия в Симферопольской гимназии, как он пишет, «классы идут». (В наши дни на здании мемориальная доска в его честь.) Этажом выше — лазарет; там происходит его знаменитая встреча с хирургом Пироговым. Все мысли о войне; по его письмам той поры можно составить точную карту передислокации войск. Темы героизма, бездарности военачальников занимают его настолько, что в ответ сестра Ольга опасается «чтобы тебя не увлекло ратное дело, в котором ты пользы никакой не принесешь, а между тем испортишь всю свою будущность», а его бывший учитель Попов, муж сестры Маши, дает практические советы, как примириться «с военщиной».

Любопытно, что в одном из писем Менделеев упоминает «веселого батарейного командира Льва Николаевича Толстого: и песни писал веселые, и начальства не боялся». Какие у Толстого могут быть песни? Оказывается, будущий великий писатель участвовал в кровопролитном сражении, произошедшем 4 августа 1855 года на Черной речке, под Севастополем, проигранном по вине генералов. Едва ли не единственный раз в жизни будущий прозаик побаловался стихами и по горячим следам написал сатирическую песенку «Как четвертого числа...», на манер солдатских. Песня стала известна всей России, облетев ее во множестве списков. За героизм Толстого произвели в поручики, а за едкие куплеты лишили шанса стать адъютантом великого князя.

Главная же тональность менделеевских писем — разочарование. «Веселья я не искал, хотелось спокойствия, маленьких удобств. Ни того, ни другого не имеют почти все жители Симферополя». Нет их и у молодого учителя. «Я не имел порядочного обеда <...>, своего угла <...>, должен был жить вместе с инспектором, комната которого не топилась <...> не имел ни знакомства, ни книг, ни даже всех своих вещей, которые отправил в Одессу, а потому время текло и скучно, и без пользы». Именно поэтому весть о том, что его место в Одессе вакантно и он может его занять, Менделеев воспринимает как подарок судьбы. «До того плохо было жить мне в Симферополе, что я старался всеми силами выбраться из Крыма — и, благодаря Бога, выбрался». В итоге симферопольский период его жизни занял не более двух месяцев.

Учитель с Дерибасовской

Уже в ноябре Менделеев в Одессе и ведет уроки математики в гимназии при Ришельевском лицее. Нагрузка большая: «...дела пропасть — 16 уроков в неделю — все в 5, 6, 7 классах».

Тем не менее здесь ему вполне комфортно: «...я нашел здесь все <...> живу себе тихо: нанимаю комнату — высокую, светлую и чистую с отоплением, прислугой и мебелью <...>, стол имею, как все здесь, в гостинице, <...> дешево. Словом, я доволен всем пока».

Дмитрий выступает с инициативой создать в гимназии кабинет естественных наук. В феврале 1856 года он пишет план изучения естественных наук в гимназии, особенно настаивая, что «местные произведения природы» наиболее «завлекают к занятиям», ибо с особым «удовольствием встречает ученик в уроке известную ему птичку, гриб или траву, замеченную им». При выборе же коллекций «должно предпочесть бесполезным — полезные человеку (или вредящие ему)». Видимо, последнее соображение повлияло на включение им в список предметов для кабинета (кроме образцов минералов, трав, черепов животных) таких экспонатов, как «глисты в спирте» и «собрание местных пауков». В память об энтузиазме юного учителя на здании сейчас мемориальная доска.

Параллельно с повседневной рутиной школьных будней развивались три линии событий, три важнейших процесса, оказавших влияние на всю дальнейшую карьеру Менделеева. Во-первых, на середину мая (период летних каникул) в Петербурге было запланировано его «магистрирование» сдача экзамена и публичный диспут, на основании которых он мог бы получить степень магистра. Для этого требовалось представить рукопись цельного научного исследования. В качестве темы Менделеев избрал литературно-компилятивное исследование на тему «Удельные объемы», написанием которого он и занимался в свободное от уроков время. Степень магистра была важной ступенькой продвижения по службе, но никак не отменяла восьмилетней отработки.

Второй процесс инициировал профессор Куторга, методично издавая минералогические труды уехавшего студента в «Горном журнале». Первую статью, об ортите, он перевел на немецкий и издал еще в 1854 году, а через год опубликовал и вторую, о пироксене. Кроме того, в декабре 1855 года в том же журнале была издана выпускная работа Менделеева об изоморфизме (в январе 1856 года она вышла еще и отдельной брошюрой). Поскольку читать целиком обширную литературную работу было затруднительно (в чем нетрудно убедиться и сейчас), Куторга затребовал у выпускника краткую выжимку. Этим Менделееву также пришлось заниматься в феврале; «реферат», однако, опубликовали лишь 100 лет спустя…

Третий процесс касался глубоких перемен, наступавших во всем российском обществе после смерти царя Николая I в феврале 1855 года. Позорное поражение в войне, необходимость реформ были очевидны всем, и в первую очередь новому императору Александру II. Хотя коронация была назначена на август 1856 года, уже в декабре начались перемены (упразднение цензурного комитета, амнистия декабристам, свободная выдача заграничных паспортов и т. д.). Весной 1856 года, через пару недель после подписания унизительного мира, была провозглашена желательность ознакомления русских ученых с европейской наукой. Это означало возможность стажироваться за границей. Железный занавес рухнул, породив в среде ученых и студентов обостренный интерес к европейскому естествознанию.

Разумеется, все эти новости моментально доходят до Менделеева, ведущего обширную переписку с профессурой и однокашниками. Черноморский климат явно идет ему на пользу: как он замечает в апреле, «здоровье мое обстоит великолепно». Внезапно он понимает, что вольный город Одесса-мама хотя и комфортный, но по духу ему совершенно чужой: «При дешевых апельсинах, при скоро обещающейся дешевизне всего, <...> при всем хорошем, пропасть есть худого, неспокойного... Холод здесь такой — конечно, сердечный, — какого не видывал в Питере, внимания, участия ни на грош, зато услышишь на каждом углу о пшеничке».

Ход конем и двойная защита

В одном из писем Менделееву его университетский друг Папков сообщил о первой ласточке перемен. Администрация педагогического института искала выпускника для направления директором в Пекинскую обсерваторию сроком на шесть лет. Менделеев колеблется, советуется с Куторгой, пишет письмо Давыдову, в котором его отношение к дальнейшему учительству в Одессе обозначено предельно ясно: «Не могу ли я быть причислен к тем, которые будут иметь счастье быть отправленными за границу. Уже одна возможность надежды волнует во мне всю кровь, особенно, когда подумаю о том застое, что меня ожидает здесь, если останусь на следующий год... Тяжело подумать о том, что, может быть, придется воротиться в Одессу после экзамена.... Чувствую в себе много неокрепшей еще душевной силы, жаль ее зарыть, а потому прошу Вас дайте мне возможность работать, идти вперед».

В ответ оба сообщают, что его кандидатура уже одобрена институтской комиссией и включена в списки рекомендованных министерству претендентов на поездку. Предусмотрительный Куторга в нужный момент успел снабдить членов комиссии свежевышедшими оттисками статей любимого ученика. В итоге в середине мая окрыленный Менделеев примчал в Петербург и успел за две недели сдать экзамены на должность магистра. Диспут должен был состояться после каникул, в начале сентября. Видимо, в эти летние месяцы Менделеев получил известие от Воскресенского о вакансии приват-доцента на кафедре химии в Петербургском университете. Чтобы занять ставку, однако, требовалось представить вторую диссертацию на право чтения лекций (pro venia legendi). Сообразительный диссертант догадался разбить начатый в Одессе труд на две части и все лето их дописывал. (Так и подал в рукописном виде, напечатав в типографии лишь «Положения» для первой части; времени и средств печатать все не было.)

Первую часть, «Удельные объемы», он защитил 9 сентября и получил степень магистра, а через три дня подал прошение о защите второй диссертации. Командировку ему продлили, и 21 октября он защитил вторую часть работы, «Строение кремнеземистых соединений», на право преподавать. На обеих защитах кроме Воскресенского ему оппонировал профессор Скобликов — еще один добрый гений, встретившийся на пути Менделеева. Именно Скобликов и освободил ему вакансию в университете, а через несколько лет передаст ему другую вакансию — редактора энциклопедии «Технология по Вагнеру». Вскоре по ходатайству Петербургского университета Менделеев был официально переведен из старших учителей в приват-доценты (в должность он вступил с января 1857 года). Новый начальник Одесского учебного округа хирург Пирогов — не возражал: прыть бывшего пациента лишь подтверждала его оптимистичный диагноз годичной давности.

Приватная жизнь приват-доцента

Портрет С.М. Фогель (урожденной Каш), невесты Менделеева. Любезно предоставлен И.С. Дмитриевым

Летом 1856 года в жизни Менделеева произошло еще одно важное событие: он впервые влюбился. Разумеется, в Петербурге он навестил своих земляков, и Феозва Лещева (к которой Дмитрий в ту пору относился как к старшей сестре) познакомила его у себя дома с неким ангельским созданием, 15-летней Сонечкой Каш. Она была дочерью тобольского аптекаря, обрусевшего немца, старинного знакомого семьи Менделеевых, ныне перебравшегося в столицу. Софья смутила Дмитрия воспоминанием о том, как лет семь назад в Тобольске тот отказался с ней танцевать на елке. Выяснилось, что Соня настолько чиста и невинна, что до сих пор пеленает кукол, а ее мир — это комнатка, полная цветов и птичек. В театрах она не бывала, читала сказки вместо романов (при слове «романы» она краснела и убегала).

Менделеев был так очарован ее наивностью, что зачастил в дом семейства Каш с цветами и конфетами. В мае 1857 года (видимо, после совершеннолетия Сони) он попросил у родителей ее руки. Те не возражали, а Сонечку, спрятавшуюся за диваном, беспокоил серьезный вопрос: «Как же я ему отдам руку и зачем ему ее?» Матери Софьи Дмитрий говорил, что из такого ребенка сделает такую подругу, какую сам захочет. Свадьба была назначена на август, и Менделеев уже принимал поздравления (сохранившиеся в архивах) от сибирских родных, которые неплохо помнили будущего тестя. Сонечка же, с приближением дня свадьбы, все горше плакала по ночам, боясь расставания с мамашей и своей комнаткой. «Если, барышня, вы не хотите, то скажите в церкви "нет"», — посоветовала ей горничная. Софья решила так и поступить и сообщила об этом отцу незадолго до венчания. Пораженный Менделеев три дня не вставал с постели и пил только воду. При последней встрече он рыдал, а она впервые поцеловала его в лоб и убежала прочь, едва сдерживаясь, чтобы не дать согласие. Свои воспоминания Софья Марковна Фогель (урожд. Каш) опубликовала в 1908 году уже после смерти великого химика. Сам же он оставил скупую запись в воспоминаниях «Знакомство с Соф. Марк. Каш и отказ».

Журналист поневоле

Итак, учителем Менделеев проработал всего год, а затем «линия отца» на какое-то время будто бы прервалась. В итоге прекратилась и та материальная стабильность, которой так дорожил отец. Расставшись с Одессой и лишившись постоянного оклада, Менделеев оказался перед проблемой: как зарабатывать себе на жизнь. Постоянного жалованья приват-доценту не полагалось (раз в год проводилась выплата из особого фонда, если он не пустовал). Приходилось выкручиваться: «...жил уроками, работал у Никитенко для Журнала министерства народного просвещения. Давал уроки П.П. Демидову. Обедал у Воскресенского». Менял адреса, выбирал подешевле; из квартиры у арки генштаба (дом Вейдле) перебрался на Съезжинскую улицу (дом Журина).

Мечты о заграничной стажировке развеялись как дым: на всех уровнях шла реорганизация, особенно лихорадило педагогический институт, и заниматься этим вопросом было некому. Какие-то занятия со студентами он потихоньку вел, но полноценный курс (органической химии) начал читать лишь с осени 1857 года. Поэтому основным его занятием с момента приезда в столицу стала научная журналистика. В Журнале министерства просвещения он стал вести рубрику «Новости естественных наук». За год он написал около 70 заметок на самые разные темы, в основном об отдельных химических веществах, но также о растениях и животных, пиявках, нервах лягушек, фосфоричности грибов, растительности Амура и т. д. и т. п. В собрании его сочинений они в совокупности занимают 150 страниц. Как он вспоминал, «эти компилятивные статьи писались легко, потому что читал я тогда очень много, а Никитенко — охотно их помещал, что давало мне заработок… по 25 руб. с печатного листа». Стоит отметить, что Менделеев почти в точности повторил то, чем его родной дед занимался в 1790-е годы, когда писал для собственного журнала короткие занимательные заметки. Можно, пожалуй, сказать, что именно в тот момент, когда перестал проявляться «ген отца», включился до поры скрытый корнильевский «ген матери».

Наивно полагать, что в этот сложный период Менделеев был способен серьезно сосредоточиться на решении сложных проблем, а уж тем более «предвосхищать» свой периодический закон. До конца 1857 года он лишь оттачивал журналистское перо и научный стиль; затем в 1858 году стал все больше погружаться в преподавание в университете. К тому же этот период был омрачен депрессией из-за несостоявшегося брака. За это время он смог издать разве что вторую часть магистерской рукописи, написал пространный комментарий к одному из учебников по органической химии и небольшую заметку о сернисто-энантоловой кислоте. Тем не менее в его рукописях марта 1859 года можно найти первые размышления о капиллярности. Именно в этом состоянии Менделеева и застало известие об утверждении его кандидатуры для заграничной командировки в 1859 году. В апреле, едва дождавшись завершения семестра, Менделеев выехал за границу.

Тогда он еще не мог предполагать, что вскоре станет отцом немецкого ребенка, что его лучший друг на себе самом экспериментально определит летальную дозу цианистого калия, что он встретит композитора, способного играть носом на пианино... Но все это — начало совсем другой истории, отнюдь не короткой.

Доктор химических наук
Е.В. Бабаев,
МГУ им. М.В. Ломоносова