О науке без прикрас
История науки, да и вообще история, не может обойтись без мифов. Созданием таких мифов порой занимаются популяризаторы науки. Стремясь сделать рассказ более доступным, они представляют извилистый путь познания как ровный проспект, от одного открытия к другому. «Даже благополучно завершившаяся научная программа, подтвердившая многие ранее предсказанные результаты, может иметь более запутанный сюжет, чем об этом будут повествовать спустя годы», — пишет в своей книге «Правда и ложь в истории великих открытий» Джон Уоллер.
Учителя опять же любят рассказывать легко запоминающиеся байки о законах, открытых во сне, или о веществах, полученных в результате случайных манипуляций. Иногда научные легенды имеют идеологическую подоплеку: о научном приоритете страны заботился, оказывается, отнюдь не только Советский Союз. Увы, к мифотворчеству бывают причастны и сами ученые, в стремлении преувеличить свою роль в открытии, или их биографы. «В большинстве случаев историкам удобнее приписывать открытия и авторство ключевых идей не целым коллективам ученых, а отдельным людям, особенно если такие люди умели самоутверждаться», —пишет Джон Уоллер.
В книге «Правда и ложь в истории великих открытий» автор детально рассматривает события, приведшие к знаменитым открытиям, и оценивает роль разных ученых в их совершении. Иногда эта оценка не совпадает с той, к которой мы привыкли. Книга основана на трудах историков науки, изучавших записи в лабораторных журналах, отчеты, статьи и воспоминания. Джон Уоллер приводит подробный список источников информации для каждой главы. Факты, почерпнутые из этих источников, автор комментирует и строит на них свои умозаключения. В целом, несмотря на явный разоблачительский пафос, рассуждения Уоллера производят впечатление справедливых.
Книга состоит из двух частей. В первой части — «Прав, хоть и ошибается» — рассказывается об известных открытиях, экспериментальные подтверждения которых были подтасованы или тенденциозно отобраны. По словам Уоллера, «каждый из шести рассматриваемых ученых манипулировал результатами своих экспериментов так, чтобы они не противоречили его изначальным представлениям о мироустройстве». Среди этих ученых — Луи Пастер с экспериментальным опровержением теории спонтанного размножения микроорганизмов, Роберт Милликен с определением заряда электрона, Артур Эддингтон с экспериментальным подтверждением общей теории относительности.
Сразу хочу заступиться за Роберта Милликена: судя по описанию его работ, приведенных Джоном Уоллером, в компании перечисленных ученых ему не место! Он вовсе не занимался подтасовками данных. Если бы все экспериментальные результаты идеально укладывались в рамки, установленные теорией, открытия совершались бы гораздо легче и менее драматично. Любой экспериментатор, однако, хорошо знаком с отклонениями от расчетных величин. Это нормально, потому что ошибки измерения неизбежны. Тут как раз и нужна интуиция настоящего ученого, помогающая в интерпретации результатов. Хотя Джон Уоллер объясняет действия экспериментаторов другими мотивами: «Когда речь заходит о Нобелевской премии или международном авторитете, игнорирование некоторых результатов происходит нередко». Получается, что уже на первом этапе исследований ученый действует в расчете на Нобелевскую премию? Вряд ли.
А вот рассказ о методах ведения научных дискуссий Луи Пастером очень поучителен. Научные споры в XIX веке были далеки от академизма и достигали порой нешуточного накала страстей, но дискуссионные аргументы Пастера даже по тем временам признавались «непростительным святотатством», а один из его оппонентов однажды вызвал обидчика на дуэль.
Вторая часть книги — «О науке без прикрас» — рассказывает о невольных или умышленных искажениях роли некоторых ученых в знаменитых открытиях. Иногда это происходит, когда исследователь истории науки оценивает события прошлого с позиций современного знания. В результате ученому, сделавшему важный шаг в создании современной теории, приписывается авторство самой теории, которая на самом деле возникла позже и вобрала в себя последующие открытия, прославленному ученому тогда неизвестные. По словам Джона Уоллера, значимость таких ученых оказывается «незаслуженно раздута, поскольку параллели между их идеями и теми идеями, которые господствуют сегодня, оказались серьезно преувеличены потомками». На мой взгляд, в этом нет ничего плохого: все-таки эти идеи, хоть и далекие от современных, дали толчок к развитию науки в нужном направлении. Среди ученых, заслуги которых, по мнению Уоллера, переоценивают, — Чарльз Дарвин и Грегор Мендель. По поводу эволюционной теории и законов Менделя Джон Уоллер говорит: «Считать, будто одному человеку под силу такие выдающиеся достижения, значит, не видеть, что наука — это марафон с большим количеством участников, а не эстафетный бег с передачей палочки».
Но есть и такие ученые, которые, «слегка искажая историю… сумели убедить потомков, что являются авторами того, что на самом деле совершили другие». К таким ученым Уоллер относит Джозефа Листера, Александера Флеминга и Чарльза Беста.
История открытия инсулина драматична и не раз описывалась на страницах «Химии и жизни» (№11, 1974 — Е.Д. Терлецкий, «Инсулин»; №10, 1986 — И.В. Розенгарт, «Инсулин»; №5, 2006 — К.А. Ефетов, «Триумф и трагедия Фредерика Бантинга»). Тем, кто читал прежние публикации, вдвойне интересно будет познакомиться с изложением этой истории на страницах книги «Правда и ложь в истории великих открытий».
Нобелевская премия за открытие инсулина была присуждена канадским ученым Фредерику Бантингу и Джону Маклеоду. Лауреаты посчитали правильным разделить премию с двумя другими участниками группы — Чарльзом Бестом и Джеймсом Коллипом. Силы в группе распределялись так: Фредерик Бантинг был инициатором эксперимента по выделению действующего начала поджелудочной железы, главный физиолог Торонтского университета Дж. Дж. Маклеод предоставил Бантингу лабораторию, подопытных животных и помощника-студента Ч. Беста. Биохимик Коллип, как опытный экспериментатор, был подключен Маклеодом к работе группы позднее.
Это факты, а вот их эмоциональная оценка в разных текстах сильно различается. Так, в публикации «Химии и жизни» 2006 года Маклеод аттестуется как бесцеремонный шеф, присвоивший себе чужую славу, а о роли Коллипа вообще умалчивается. Джон Уоллер, опираясь на исследования Майкла Блисса, показывает Маклеода как опытного руководителя, указывающего на недостатки эксперимента и помогающего их преодолеть, а заслугу Коллипа в выделении и очистке инсулина признает неоценимой. До вмешательства Маклеода и Коллипа в эксперимент Бантинг и Бест не продвинулись дальше результатов, ранее уже полученных румынским исследователем Паулеску. Больше всего в этой истории Уоллера занимают дрязги, которые возникли в группе исследователей после присуждения Нобелевской премии. Деньги были поделены, но славу поделить оказалось труднее.
Коллизия знакомая: молодой ученый, автор идеи, возмущен тем, что его научный руководитель стоит первым в списке авторского коллектива. Следует, правда, добавить, что идея Бантинга не была таким уж новшеством: подобными исследованиями занимались не только в Румынии. Даже название «инсулин» уже было придумано, хотя само вещество и не получено. Идеи, что называется, носятся в воздухе, когда развитие науки достигает нужного уровня.
Чтобы установить вклад каждого из членов группы Бантинга, пришлось изучить записи в лабораторных журналах и отчеты. Оказалось, что лишь благодаря советам Маклеода и мастерству Коллипа удалось выделить чистый инсулин. Но это выяснилось в 80-е годы ХХ века. А до этого имена Маклеода и Коллипа практически перестали упоминать в контексте открытия инсулина. Причиной послужили публикации и выступления Чарльза Беста, у которого после гибели Фредерика Бантинга казались развязаны руки: «Редко кому удавалось оказаться в такой ситуации, когда никто не мешает воздавать хвалу самому себе». Об это красочно и подробно пишет Джон Уоллер, ссылаясь на работы Майкла Блисса.
Возможно, оценки, которые дает Уоллер личности и действиям ученых, слишком эмоциональны. Но читать о подробностях и перипетиях великих открытий интересно. И несомненная польза книги в том, что после ее прочтения начинаешь более взвешенно относиться к рассказам о роли той или иной личности в истории научного открытия.