Мультифазные драконы

Анатолий Нейтак
s20110156 fant.jpg

Научная система вырождается. Наше общество построено так, чтобы сохранять стабильность. Развитие науки разрушает стабильность общества. Поэтому система борется с наукой, и даже сама этого не замечает.


Павел Шумил. Долг перед видом



— Ты что делаешь?

— Ловлю мультифазных драконов.

— Зачем?

Я скосился на нее. Вроде не издевается, в глазах некий интерес. Ладно, будем объяснять.

— Знаешь, что такое фаза?

— Фазы бывают разные. Фазы луны, фазы колебаний, твердая фаза в жидкой фазе. Еще в геологии, кажется, что-то такое... А ты какими фазами занимаешься?

— «Phasis» в переводе — появление. Однофазные драконы в моей системе терминов — явления единичные. Настолько редкие, например, что вероятность наблюдения двух таких явлений в сходных условиях на протяжении какого-то разумного срока, ну, скажем, одного года, — меньше одного к миллиону. Есть другие однофазные драконы. Взрыв сверхновой — однофазный дракон: данная конкретная звезда может стать ей только один раз.

— Ага. Но звезд очень много, и для гигантской Галактики вроде нашей взрыв сверхновой становится мультифазным драконом.

— Не так. Превратить однофазных драконов в мультифазных статистика не может. Однофазных драконов те же физики изучают давно и успешно. Именно потому, что занимаются однофазными драконами в системах, включающих множество сходных элементов. Легко засечь появление сверхновой в системе из сотен миллиардов звезд. Легко засечь поглощение нейтрино веществом, когда имеешь дело с кубическим километром прозрачной жидкости. И так далее. А вот с мультифазными драконами заранее ничего сказать нельзя.

— Так. Мультифазный дракон — это редкое явление в единичной системе?

— Именно. Причем такое, что нельзя вычислить вероятность его осуществления. Либо неприменимы статистические законы, либо система незамкнута, либо мешает еще что-нибудь... этакое. Универсальные гении — мультифазные драконы. Привидения — чем бы они на самом деле ни были — тоже мультифазные драконы. Как, собственно, драконы: они могли бы быть, но наблюдать их почему-то не удается. Или наблюдателю потом не верят.

— Вот оно что...

— Оно. А теперь не мешай.

Молчание было недолгим.

— А все-таки, что ты сейчас делаешь? То есть — как ты ловишь своих драконов?

— На приманку. Наживляю, забрасываю, жду.

— Не будь таким букой! Трудно объяснить по человечески?

— А я не человек. Я — дракон. Я мог бы быть, но наблюдать меня нельзя, пока не совпали фазы.

Ушла. Ну и пусть.

Вечно забываю повесить табличку у входа: «Не шуметь. Не входить. Идет мысленный эксперимент». Неужели трудно оставить меня в покое, когда я занят? Пусть ерундой (по авторитетному мнению товарищей, которым иметь авторитет положено по должности). Но я — занят! Кому приятно, когда отрывают от дела? Лично я ничего приятного в этом не нахожу.


В другой раз я столкнулся с ней в столовой. В буквальном смысле слова — столкнулся, чуть компот не разлил.

— Ой!

— Ничего. Я сам виноват.

— Нет-нет, это я не смотрела, куда иду.

— Я тоже не смотрел. Так что не меньше пятидесяти процентов ответственности — мои.

Пока расшаркивались, оказались за одним столиком.

— Как там ваши драконы?

— Драконы — хорошо. С фиксацией хуже. Иногда меня подмывает написать статью о природных явлениях, принципиально наблюдаемых только при условии частичной либо полной неисправности приборов наблюдения.

— Я так и не поняла: вы на самом деле ловили своих драконов?

— Да. Неоднократно. Но ссылаться на меня не надо, потому что подтверждений нет.

Хорошо было в прежние времена охотникам на драконов. Завидую! Кругом все достаточно непостижимое. Для веры в существование любой экзотической твари совсем не обязательно было показывать гостям мумифицированную голову на почетном месте в зале трофеев.

Довольно нескольких тостов и вдохновенного рассказа. А теперь печальная истина такова, что, если показать авторитетной комиссии означенную голову, половина скажет: «Это не дракон, это варан-мутант!» — а другая половина возопит: «Мистификация!» Что дальше? Авторитетная комиссия будет требовать от смущенного драконоборца координаты долины, где драконы собираются в новолуние и творят свои запретные обряды. И охотник будет уверять комиссию, что если даже показать любопытствующим тайное место, то драконов там уже не увидеть никому и никогда, потому что они не придут в оскверненную долину. Но тщетно будет...

— Эй, крошка, тебе не надоело снимать лапшу с ушей?

— Что ты нашла в этом зануде?

Стаду дубоцефалов за соседним столиком было весело. Мне — нет. Не дожидаясь третьей реплики, моя знакомая встала и удалилась. А я остался в обществе остывшего супа и чужого жизнерадостного гогота.

Неаппетитная приправа, что ни говори.


Для кого-то вторая встреча еще не представляет закономерности, но для ловца мультифазных драконов два события одного класса — уже повод для радости. В свободную минуту я не поленился влезть в общую сеть базы и открыть «визитку» интересующей меня особы.

Так-с. Имя — ничего, красивое: Лайнара. Родилась училась стажировалась... Стоп! Что это за наука — софоника? Никогда не слышал. (А слышал я немало.) Правда, науки в наше время плодятся хуже зилийских ящериц. Прилюдно высморкаться — наука. Наблюдать за скоростью осаждения «холодных» волн — наука. Считать стекающие по стеклу капли — тоже наука, однако. Но софоника?.. Смотрим ссылки.

Такие есть, но почти все закрыты личным ключом Лайнары.

Хакер же из меня, говоря без лести, хреновенький. Немногие оставшиеся вектора ссылок уводят в Интерсеть. Для мелкой и узкой локальной сети нашей базы — картина типичная. У нас многие запросы выводят к тупикам оборванных ссылок. А моя квота на глобальный поиск не так велика, чтобы я мог часто удовлетворять праздное любопытство. Еще один минус нашей локалки — малое сечение ячейки Квантум Ноль. Очень малое. Как у артерии, с рождения пораженной атеросклерозом.

Если подвести черту, слово «софоника» по-прежнему мне ничего не говорит. Не говорит? Вру. Если такая наука существует, то моя некрасавица по имени Лайнара похожа на меня. По крайней мере, в одном: она — тоже единственный представитель своего направления среди сплоченной популяции, из которой процентов девяносто пять составляют шумные самоуверенные адепты старых и устоявшихся наук.

Мы с Лайнарой в меньшинстве.

Как известно, брать числом меньшинство не может. Если оно хочет выжить, ему надо брать сплоченностью. Я хочу выжить? Да.

Кроме того, надо ставить контрольный эксперимент.

Какое там у нее рабочее расписание?..


Отдельного рабочего помещения Лайнара, в отличие от меня, не имела. Видимо, доля мысленных экспериментов при ее специализации была еще больше. Либо (менее приятный вариант) для ее работы вообще не нужны специальные приборы. Я знаю некоторых исследователей, от просто библиотекарей до мнемоников и некзиалистов, которые девяносто девять процентов своего времени заняты открытием хорошо забытого старого. Знание, которым цивилизация уже располагает, но которое либо вовсе не используется, либо используется только в пределах «малых групп». Для таких людей главный и почти единственный инструмент познания — подключенный к Сети переносной терминал. Их работа нужна и важна, но все-таки это не то...

Лайнару я нашел в терминальном зале, в очереди на услуги Квантум Ноль. Я и сам частенько бывал здесь, чтобы узнать новости той «малой группы», к которой имеем честь принадлежать мы, ловцы драконов. Действительно, малой: нас меньше, чем освоенных планет.

Взглянув на широкий экран через плечо Лайнары, я увидел три открытых окна с тремя разными текстами. В первом опознал учебник по матстатистике, во втором — нечто по психологии, а чего касаются странно нотированные формулы третьего текста, понять не успел. Лайнара обернулась, одаряя меня не слишком любезным взглядом человека, оторванного от дел.

— Можно вопрос? — говорю.

— Можно.

— Чем занимается софоника?

Нелюбезности как не бывало. Лицо некрасавицы осветилось.

— А! Это наука о разуме... одна из многих. В некотором смысле ответвление психологии, в некотором смысле — ксенологии, но не то и не это.

— А что же именно?

— Ну, если не влезать в детали...

Терминал Лайнары мягко зазвенел, и она мгновенно потеряла ко мне всякий интерес. Как я уже говорил, сечение нашей ячейки Квантум Ноль невелико, и кто не успел, тот опоздал. В Интерсети поработать хочется всем. Я тихо удалился.

Контрольный эксперимент поставлен. Можно ли считать его удачным?

Интуиция шептала: да, можно.


Спустя три недели я ей уже почти не верил. Да что не верил — почти забыл о девушке Лайнаре и обо всем с ней связанном.

Один из моих драконов упорно водил перед моим носом кончиком хвоста, но при этом удалялся с такой же скоростью, с какой я к нему подкрадывался. Дразнил, паршивец. Издевался. Что я только не перепробовал! Даже поставил второй генератор случайных чисел на блок питания. Куда там! Только тот хвост и видел.

Тут то Лайнара и нарисовалась. Более неподходящего момента не представить, ибо я как раз повествовал эфиру, как меня радует созерцание хвоста. И при этом был слишком зол, чтобы подвергать песнь своей души цензуре. Девушка покраснела аж до пят и пролепетала в перерыве между фразами:

— Я зайду попозже?

Когда я опомнился, рядом ее уже не было.


База — та же деревня. Иногда живущие на ней оказываются в одном и том же коридоре в одно и то же время просто случайно. Вот и мы с Лайнарой встретились без всякого плана. Притом в таком месте, какое разумному существу пришло бы на ум в последнюю очередь. В полугерметичных служебных отсеках рядом с вакуум-причалами. Что она там делала, да еще в антирадиационном скафе — Бог весть. Я же волок переносной холодильник с жидким гелием, как визаррские пращуры свою законную охотничью добычу: ручками. У ремонтников как раз случился какой-то не то малый аврал, не то малый затык — но как ни назови, а свободного экзоскелета для тяжелых работ на мою долю не осталось.

Охотники на мультифазных драконов такие ситуации обозначают не маркером «закон бутерброда», а маркером «закон века». Звучит так: «Если есть явления, наблюдаемые при разных условиях, то найдется класс явлений, наблюдаемый только в моменты, когда веки всех присутствующих закрыты». Следствие: гляди вполглаза. Наверняка мои драконы, сволочи, отплясывали в накопителях именно сейчас, когда я волок клятый холодильник и не мог настроить сенсорные блоки.

Это я к тому, что с Лайнарой мы не обменялись и словом. Ну встретились и встретились. Поглядели друг на друга. Разошлись.

Бывает.


— Привет. Я поставила научный эксперимент.

— А... здравствуй. Какой эксперимент?

— Я перестала питаться регулярно, как нормальные люди. Знаешь, в твоей теории мультифазных драконов что-то есть, это точно. Пока я ходила в столовую по четкому расписанию, тебя в ней не встречала. А теперь — вот.

Я глянул на часы: четыре ночи.

— М-да. Именно.

Глаза у Лайнары — розовые, как пальчики богини зари. Да и по мне наверняка было видно, что последние сорок пять часов я провел на ногах. И столовую забежал только потому, что не ел еще дольше.

— Давай покончим с этим.

— Извини, я плохо соображаю сейчас. Говори, пожалуйста, яснее.

— Я хотела сказать — давай назначим встречу, как положено. Завтра... то есть уже сегодня. Здесь. В восемнадцать ноль-ноль.

— Хорошая идея. Давай.

Идея казалась действительно хорошей. Но проверки практикой не выдержала. Как и многие другие перспективные идеи.

Лайнара не пришла. И на следующий день тоже. И на третий.

Как выяснилось позже, врачи нашли у нее что-то вирусное и положили в карантин на неделю.


Спустя три месяца мы столкнулись в месте еще более невероятном, чем вакуум-причалы нашей базы. Конкретно — в зале ожидания Поланиса Орбитального.

— Лайнара?

— Жиль?

— Что ты тут делаешь?

— Возвращаюсь на базу. А ты?

— Жду двухчасового шаттла до планеты. У меня отпуск.

Мы посмотрели друг на друга. И целых сорок пять минут до рейсовика, на котором ей предстояло лететь, болтали, как подростки, о чем подвернется. Но я уже начал прозревать страшную истину.

Да-да. Именно истину и именно страшную.

Мультифазные драконы со своими уловками многому меня научили.


Вернувшись из отпуска, я решился нарушить неписаное соглашение: пошел в блок, где жила Лайнара. Но не тут-то было: сквозь дверь откликнулся крайне недовольный заспанный баритон. Нет, никакой Лайнары он не знает. Нет, он занял эту комнату недавно. Еще вопросы? Нет вопросов.

В терминальном зале Лайнары не было. Не было в столовой. Не было в... Да в общем нигде, куда бы я ни заглядывал.

Даже у медиков, к которым зашел скрестя пальцы и в последнюю очередь, о ее местонахождении не знали ничего. Тогда я нарушил еще одно неписаное соглашение и отправил ей записку по сетевой почте — до востребования — и вернулся к мультифазным драконам.

Дело не клеилось. На этот раз потому, что мои мысли витали вокруг письма, а вовсе не вокруг идущих экспериментов.

Потом мне снова понадобился жидкий гелий. Я ходил за ним целых четыре часа и по возвращении нашел на столе записку:

«Не могу больше ждать, убегаю. В ближайшие двенадцать суток меня не ищи: на базе меня не будет. Хотела попрощаться, но не вышло. Судьба, под хвост ее коленом! Может, пора что-то сделать с нашими фазами? Лайнара».

Может, и пора, подумал я мрачно. А как?


Известно, что наблюдатель и наблюдаемое явление представляют собой единую систему. При ловле драконов особенно важно помнить об этом, поскольку — и это не совсем фольклор — драконы имеют привычку являться в самый неподходящий момент. В последнее время драконы в моих накопителях стали гостить чуть ли не по расписанию, но легче мне от этого не было: ведь я думал не о них. Я ждал, когда истекут двенадцать дней, тосковал, скучал и ходил немного сонный. Нельзя объяснить иначе как сонливостью ту глупость, после которой я очнулся в бледно зеленой палате на анатомической койке.

— Пришел в сознание? Очень хорошо. Жиль Вебер, вам говорили, что большие мальчики не хватают руками неизолированные провода под током?

— А?

— И не надо ссылаться на амнезию, не поможет. Вы живете и работаете на космобазе, имеете дело со сложными приборами. Значит, должны были усвоить соответствующий курс техники безопасности.

— Я усвоил. Это все второй генератор случайных чисел.

— Так. У пациента бред.

— Никакой не бред! — возмутился я. Но потом сник. Я ведь не помнил точно, один генератор случайных чисел я отключил или оба. Отшибло начисто...

Тогда я принялся старательно вспоминать, что помню, а что нет. Ужасное занятие, никогда и никому подобного не пожелаю. Многие психопаты, наверно, начинали именно так.

На мое самокопание к тому же накладывалась общая слабость. Исколотые анальгетиками руки казались похожими на обтянутые размякшей кожей сардельки. И еще донимала мерзкая дрожь где-то в районе спины. Как нервный тик, только хуже. В общем, ничего веселого.

— Доктор, — попросил я, — можно мне снотворного?

Полчаса уламывал. Уломал. Отрубился.

А когда очнулся снова, мне жизнерадостным тоном сообщили, что меня приходила проведать девушка. Черноволосая такая, довольно милая. Беспокоилась. Не невеста, случаем?

В ответ я мрачно попросил еще снотворного.

Но мне, конечно, не дали.


Очередная встреча с Лайнарой оказалась на удивление мирной и спокойной. Она снова пришла ко мне, болезному, и мы снова болтали, куда язык выведет, но не касаясь ни драконов, ни софоники. Тили-тили-тесто... Я поймал себя на том, что окончательно и бесповоротно лишился способности думать о моей некрасавице без нежности. И даже — как о некрасавице. Когда по ходу разговора ее лицо начинало светиться радостью, или внезапным пониманием, или той же нежностью...

Не может быть некрасивой женщина, лицо которой светится при тебе и для тебя. Научный факт. Можете меня цитировать.

Мы поговорили, как нормальные люди, и, как нормальные же, назначили новое свидание. На завтра.

Лайнара пришла, сдержав обещание. И мы снова заболтались... вот только языки вывели нас на те самые темы.

Было это примерно так:

— Что ты делала на Поланисе?

— На Поланисе — ничего. Транзитный рейс с пересадками. Я вообще-то с Гукка летела.

— А на Гукке?

— Там у меня друзья. Софонисты.

— А-а-а, ну да. Это у тебя в визитке есть. Совсем забыл. И ведь я до сих пор не знаю, чем твои софонисты занимаются.

— Много чем. Вообще, это направление возникло лет тридцать назад, когда один мэтр, выйдя в отставку, решил посмотреть на некоторые психологические проблемы сквозь призму отработанных методов ксенологии. Может, и до него пытались, но не получалось. И у него не получалось сперва. Пока он не перелопатил методику, не вывернул при помощи пары ушлых аспирантов — кибернетика и программера — систему привычных психотестов и не понял, что тихой сапой создал новую науку. В общем-то, мне сдается, что софонисты занимаются примерно тем же, что и ты, только в другой области приложения. Мы изучаем даже не разум как таковой, а разум как источник явлений, свойственных только ему.

— А психологи?

Лайнара поморщилась. Не у одного меня деятели традиционной науки натерли на мозгах мозоль.

— Это совершенно не то. Как бы объяснить?.. Психологи изучают память — но памятью обладают все сложные организмы. Изучают реакции, но реакции свойственны даже амебам. Изучают инстинкты... ну, тут тоже все понятно. А вот такая вещь, как интеллектуальное вдохновение — моя область специализации, между прочим, — для психологов остается в лучшем случае предметом псевдофилософских рассуждений. Их интересуют массовые явления и общие закономерности. А вдохновение, одна из вещей, которые выделяют потенциально разумных существ, психологов не волнует. Парадокс! Изучая преимущественно то, что нами унаследовано от животных, они...

И тут в боксе погас свет.

Если вы принадлежите к большинству, что родилось и живет на планетах, то вы, наверно, не представляете, как это было жутко. В боксах медицинского блока, предназначенных для космоса, а не для планет с линейным климатом, используется техника с такой степенью надежности, что вероятность ее самопроизвольного отказа равна единице, деленной на число Авогадро. Если на борту все рушится и пылает, если в базах данных обнаружился злобный вирус, если экипаж поразила скоротечная пирвейская чума или все это случилось одновременно — даже тогда в медблоке можно быть спокойным. Как в бомбоубежище во время града.

Но свет погас. Без каких-то пиротехнических эффектов. И от этого было еще страшнее!

— Жиль, я боюсь.

— Я тоже.

— Почему с нами вечно случается что-то такое? Именно с нами?

— Не знаю. Но...

— Да? Ты что смеешься?

— Глупости... Я подумал, что даже не могу тебя обнять: у меня руки обколоты обезболивающим. Сардельки бесчувственные.

— Ну и наплевать. Я тогда сама тебя обниму, вот так. Хорошо?

— Да...

Некоторое время Лайнара молчала.

— Почему ты сменил тему?

— Не бери в голову.

— Слушай, я ведь тоже исследователь. Я не отстану.

— Да уж вижу... Боюсь я, сказал ведь. Только сейчас мне пришло в голову, что и в самом деле...

— Ну?

— Старая-старая проблема. Психологи, говоришь, не изучают вдохновение. Бяки, не ученые. А может, у них есть причины? Может, не все такие упрямые, как мы с тобой, не все готовы ловить рыбку в мутной воде, даже если ее там нет? Подумала ли ты, что будет, если ты точно — понимаешь, точно! — установишь, откуда в нас берется вдохновение, что это вообще такое и как его вызывать? Это ведь будет пострашнее любой бомбы, милая! А что до меня... Если я поймаю хоть одного дракона в условиях полной... Нет, об этом вслух нельзя.

— Жиль...

— У тебя есть методики для стимуляции вдохновения?

— Да. Я на себе испытывала, но они еще не совсем...

— А у меня, если называть вещи своими именами, есть методики управления случайностью. Которые тоже «не совсем». Ты понимаешь, что произойдет, если мы вздумаем свести их воедино? И если у нас вдобавок что-то получится? Ведь вдохновение — это тоже случайный процесс! Ты понимаешь, что в этом случае нам светит? Ты понимаешь, Лайнара?

— Я боюсь, — прошептала она.

— И я тоже. Поэтому и пытался увести разговор в сторону. Есть законы мира сего, которые не хотят, чтобы их открыли. Ты готова встать против законов природы? Ты действительно хочешь этого?

Помолчав, она тихо сказала:

— Хочу.

И тогда я улыбнулся, хотя знал, что в темноте моя улыбка не видна.

— Вот и я тоже. Альянс?

— Альянс! И да не разлучит нас смерть.


Но жить долго и счастливо у нас с Лайнарой не получилось. Просто не могло получиться. Это было ясно с самого начала. Когда двое людей сознательно предпочитают стабильности перемены...

Впрочем, как было сказано в ином месте, это уже совсем другая история.



Разные разности
Безопасная замена фентанилу
Исследовательская группа из Майнцского университета им. Иоганна Гутенберга, кажется, нашла возможное альтернативное обезболивающее. Им оказался анихиназолин B, который выделили из морского гриба Aspergillus nidulans.
Наука и техника на марше
В машиностроении сейчас наблюдается оживление. И то, о чем пойдет речь в этой заметке, это лишь малая толика новинок в области специального транспорта, который так необходим нам для освоения гигантских территорий нашей страны.
Пишут, что...
…даже низкие концентрации яда крошечного книжного скорпиона размером 1–7 мм (Chelifer cancroides) убивают устойчивый больничный микроб золотистый стафилококк… …скрученные углеродные нанотрубки могут накапливать в три раза больше энергии на еди...
Мамонты с острова Врангеля
Остров Врангеля открыл в 1707 году путешественник Иван Львов. А в конце XX века на острове нашли останки мамонтов. Их анализ показал, что эти мамонты дольше всего задержались на Земле. Но почему же они все-таки исчезли?