Человек, который изобрел евгенику
Двести лет назад, 16 февраля 1822 года, родился Фрэнсис Гальтон (1822–1911), английский исследователь-энциклопедист и публицист, оказавший значительное влияние на научную и общественно-политическую мысль XIX и XX веков. Тот, кто сделал изучение человека точной наукой, основанной на измерениях, мимоходом навел порядок в дактилоскопии, но главное — заявил, что человеческие таланты наследуются. Заявление это породило горячие споры, которые не утихают по сей день.
 |
|
Иллюстрация Петра Перевезенцева |
Кузен Чарльза и внук Эразма
Биографию Фрэнсиса Гальтона следует начать с семейной истории — возможно, именно она внушила Гальтону наиболее знаменитые его идеи. Его отцом был Сэмюэль Тертиус Гальтон (1783–1844), а матерью — Фрэнсис Энн Виолетта Гальтон, урожденная Дарвин (1783–1874). Гальтоны — банкиры и промышленники, производящие огнестрельное оружие. Сэмюэль Гальтон, однако, оставил оружейный бизнес и жил на доходы от состояния.
Он был не только деловым человеком, но и членом знаменитого Лунного общества, клуба видных деятелей английского Просвещения, собрания которого проводились между 1765 и 1813 годами в Бирмингеме. Название общество получило не из-за астрономии — заседания назначались на дни полнолуния, чтобы ученым спорщикам было не так темно расходиться по домам. Членами его были изобретатель паровой машины Джеймс Уатт, знаменитый керамист и предприниматель Джозайя Уэджвуд (тот, кто создал знаменитый веджвудский фаянс), выдающийся химик Джозеф Пристли. А одним из основателей — Эразм Дарвин (1731–1802), отец Фрэнсис Энн Виолетты.
У Эразма Дарвина было 14 детей: 12 законных (от двух жен) и как минимум двое внебрачных. Его сын Роберт Уоринг Дарвин стал отцом великого натуралиста Чарльза Дарвина (1809–1882). Таким образом, Фрэнсис Гальтон приходился Чарльзу Дарвину кузеном, хотя матери у Фрэнсис и Роберта были разные.
Дарвины и Гальтоны внесли выдающийся вклад в науку и культуру Великобритании. В обеих семьях были члены Лондонского королевского общества (английской академии наук), изобретатели, литераторы, врачи. Ярким представителем этой семьи был общий дед Чарльза Дарвина и Фрэнсиса Гальтона.
Прежде всего Эразм Дарвин был блестящим врачом. В отличие от многих своих коллег, он внимательно следил за новейшими достижениями медицины и естественных наук и активно применял их во врачебной практике. Король Георг III предлагал ему должность придворного медика, но доктор Дарвин отказался.
Медициной его интересы не ограничивались. Он увлекался ботаникой, переводил труды Карла Линнея (1707–1778). В полунаучном, полуфилософском труде «Зоономия, или Законы органической жизни», который папская курия включила в индекс запрещенных книг, он высказал две важнейшие для биологии XIX века идеи: об эволюции и о естественном отборе. Но объединить эти идеи в одно целое он не сумел: отбор у Эразма Дарвина не ведет к появлению новых признаков, а лишь отсеивает нарушения. И если Эразм говорил о том, что «самое сильное и активное животное размножает вид», то дарвиновская теория Чарльза Дарвина вовсе не сводилась к «выживанию сильнейшего»; наиболее приспособленный необязательно сильнейший.
Многие свои научные труды Эразм Дарвин писал в стихах. Его наиболее известная научно-философская поэма «Храм природы» была опубликована уже после его смерти, в 1803 году, и переведена на русский язык в 1921 году. А еще он был изобретателем, но изобретений не патентовал, поскольку считал, что это может повредить его врачебной практике.
Помимо Лунного общества, Эразм Дарвин участвовал в основании нескольких других научных и околонаучных обществ, боролся против рабства и отстаивал право женщин на получение образования. В XVIII веке женщины даже в отсталой Италии могли получать высшее образование (спасибо римскому папе Бенедикту XIV), а в передовой Англии – нет. При этом в первой половине XIX века в Англии появились женщины, не обучавшиеся в университетах и колледжах, но внесшие выдающийся вклад в науку. Среди них дочь Джорджа Гордона Байрона Ада Лавлейс (1815–1852), которая написала алгоритм для вычисления чисел Бернулли на машине Бэббиджа (так и не построенной при ее жизни) — по сути, первую компьютерную программу. Палеонтолог-любитель Мэри Эннинг (1799–1847) нашла первые скелеты ихтиозавра и плезиозавра и сделала множество других открытий, но, конечно, не стала членом Королевского общества. Возможность учиться в колледжах английские женщины получили только в конце 1840-х годов.
В этой ситуации взгляды Эразма Дарвина о том, что девочки должны учиться в хороших школах, были прогрессивными, хотя наших современников удивило бы, что женское образование должно подготовить женщину к служению мужчине. Тем не менее предметы, рекомендуемые девочкам, включали физиогномику, физические упражнения, ботанику, химию, минералогию и натурфилософию, а также знакомство с производством и добычей угля.
Неудивительно, что эта колоритная личность вдохновляла писателей. Уже в XX веке английский писатель-фантаст Чарльз Шеффилд написал серию детективных повестей «Неподражаемый доктор Дарвин», в которых дед натуралиста выступает в роли сыщика. Случайно или нет, внешность Эразма Дарвина (весил он столько, что перед врачебным визитом посылал кучера проверить, выдержит ли его пол в доме больного) и его увлечение ботаникой унаследовал другой великий сыщик — Ниро Вульф из романов Рекса Стаута. Правда, ботанические интересы Ниро Вульфа ограничивались орхидеями.
Эразм Дарвин дружил с дедом Гальтона по отцовской линии, Сэмюэлем Джоном Гальтоном (1753–1832), и оба обрадовались, когда их дети решили вступить в брак.
Измерение человека
В семье Гальтонов заботились о развитии и воспитании детей. Фрэнсис был ребенком раннего развития: читать научился в два года, к пяти знал начатки латыни и греческого, а в шесть лет начал «для удовольствия» изучать Шекспира. Его родители настаивали на том, чтобы он стал врачом, и он два года учился в Бирмингемской больнице общего профиля и Медицинской школе Королевского колледжа Лондона. В 1840 году Гальтон поступил в Кембриджский университет, который, однако, не окончил — помешали смерть отца и нервный срыв. Магистерскую степень он получил позднее, в 1847 году.
Впрочем, в те времена джентльмен мог заниматься наукой и не имея официального диплома. Фрэнсис Гальтон был состоятельным джентльменом и жил на доходы с отцовского капитала. Наука оставалась для него не профессией, а хобби, как и для многих его современников, в том числе для Чарльза Дарвина. «Фрэнсис Гальтон был одним из самых элегантных людей, каких я когда-либо знал: высокий, стройный, аккуратно одетый, лоб как купол собора Святого Павла», — вспоминал его младший современник, психолог Сирил Берт.
В Кембридже Гальтон проводил математические исследования и стал членом масонской ложи. Затем в центре его научных интересов оказывается география. Он участвует в научных экспедициях по Ближнему Востоку и Южной Африке, за путешествие в Африку получает золотую медаль Королевского географического общества. В 1855 году публикует книги «Искусство путешествовать» — сборник практических советов для викторианца в дальнем пути, который переиздается до сих пор, — и «Заметки о современной географии».
Особое внимание Гальтон уделяет изучению климата. Он пишет работу о климате Занзибара, начинает публиковать метеорологические карты Европы. Среди его крупных достижений в метеорологии — открытие антициклонов, нисходящих циркулирующих воздушных потоков. В антициклон поступает воздух из верхних слоев атмосферы, который нагревается, приближаясь к Земле. Относительная влажность воздуха уменьшается, поэтому антициклон приносит солнечную и сухую погоду.
В 1856 году Фрэнсиса Гальтона избирают членом Лондонского королевского общества. Но известность ему принесут не метеорология и не география.
Общаясь со своим двоюродным братом Чарльзом Дарвином, Фрэнсис Гальтон начинает интересоваться биологией. Книга Дарвина «Происхождение видов», опубликованная в 1859 году, произвела на Гальтона сильнейшее впечатление. Особый интерес вызвало у него наследование признаков человека — как морфологических и физиологических, так и психологических. Большинство этих признаков имеют не качественный характер (есть или нет), а количественный (больше или меньше). Гальтон показал, что в большинстве случаев распределение этих признаков среди людей неплохо описывается гауссовой кривой.
Больше всего величин, описывающих те или иные признаки человека, имеют средние значения, экземпляров с отклонениями в ту или другую сторону тем меньше, чем сильнее отклонение. У большинства из нас средний рост, в мире относительно немного как двухметровых людей, так и людей ростом 1,5 м. (Подобное рассуждение применимо и к интеллекту…)
 |
|
Доска Гальтона — материальное воплощение кривой Гаусса |
На Гальтона оказали большое влияние работы бельгийского математика, основоположника статистики Адольфа Кетле (1796–1874). Их интересы во многом пересекались. Так, Кетле написал фундаментальный труд «О человеке и развитии его способностей» и даже пытался использовать статистику для изучения нравственности. Вслед за Кетле Гальтон применял в своих работах и развивал методы математической статистики. Он спланировал исследовательскую программу, которая охватывала множество признаков человека – от психических характеристик до роста, от черт лица до отпечатков пальцев.
В 1884 году в Лондоне прошла Международная выставка здоровья, где демонстрировались достижения викторианской Англии (действительно выдающиеся) в области санитарии и общественного здравоохранения. Фрэнсис Гальтон организовал на выставке антропометрическую лабораторию. Посетитель оплачивал небольшой взнос, отвечал на вопросы о личной и семейной истории, затем записывали его цвет волос и глаз, определяли остроту зрения, цветовосприятие и восприятие перспективы, проверяли остроту и диапазон слуха (впрочем, эти данные из-за шума в помещении оказались недостоверными), осязания. Измеряли также функцию легких, силу рук, и рост. Размеры головы не измеряли, в частности, потому, что женские прически и шляпки того времени было трудно демонтировать. Посетитель получал на память все свои антропометрические данные, они также оставались у Гальтона для дальнейших исследований. Всего у него было 9337 респондентов, каждый из которых оценивался в 17 категориях.
После завершения Международной выставки здоровья Гальтон сформулировал ряд эмпирических обобщений, наиболее важным из которых стал закон регрессии наследственных признаков. Этот закон заключается в том, что фенотип, то есть набор наследственно обусловленных признаков, детей обычно ближе к среднему уровню, чем фенотип родителей, хотя и отклоняется от среднего уровня в ту же сторону. (Это наблюдение он подтвердил с помощью модифицированной версии «доски Гальтона», а также в экспериментах с душистым горошком.) Дети высокого папы тоже будут высокими, но в среднем ниже папы. Впрочем, этот эмпирически установленный закон не отвечает на вопрос, от кого же родился самый высокий предок высокого папы.
Стремление использовать математику вдохновило Гальтона на то, чтобы искать количественные показатели, характеризующие психику отдельных людей. Он предложил ряд таких показателей, предвосхитив многие подходы экспериментальной психологии XX века.
Нельзя недооценивать и вклад Гальтона в общую генетику. Однако в отличие от своего ровесника Иоганна Менделя (1822–1884) Гальтон изучал не качественные, а количественные признаки, определяемые многими генами (а также, как ни крути, средой). Поэтому он и не смог стать основоположником генетики.
О генетике лордов и кардиналов
В 1869 году Гальтон опубликовал книгу «Потомственный гений», вызвавшую большой интерес. Основная ее идея заключается в том, что в формировании психических особенностей человека важную роль играют наследственные факторы. Великие люди стали великими благодаря своей наследственной уникальности. Эта точка зрения противопоставлялась традиции, идущей со времен Жан-Жака Руссо (1712–1778), которая отводила решающую роль социальной среде и воспитанию.
Ниже цитата из авторского предисловия к этой книге. Наш современник оценит и блеск его мышления, и тревожные сигналы, очевидные два века спустя — но не в то время.
«Я намерен показать в этой книге, что природные способности человека передаются по наследству с точно такими же ограничениями, как и форма и физические особенности всего органического мира. Следовательно, так как легко, несмотря на эти ограничения, путем тщательного отбора получить стабильную породу собак или лошадей, одаренных особыми способностями к бегу или к чему-либо еще, было бы вполне осуществимо вывести высокоодаренную породу людей путем благоразумных браков в течение нескольких последовательных поколений. Я покажу, что общественные учреждения обычного характера, влияние которых почти не подозревается, в настоящий момент работают над деградацией человеческой природы, а другие работают над ее улучшением».
Для подтверждения своих идей Гальтон собрал богатый статистический материал. Например, он составил список англичан, занимающих должность судьи, со времен Реформации, проанализировал их родственные связи и успехи. Подобным же образом составлял списки выдающихся государственных деятелей, полководцев, литераторов, ученых, поэтов, музыкантов и художников. Гальтон предположил, что на одаренность указывает репутация выдающегося человека, и подчеркнул, что «не имеет в виду высокое общественное положение» — речь идет именно о репутации лидера мнений, созидателя, полезного обществу человека.
Очень остроумной, в частности, была его идея сравнить по этому признаку семейные группы в Великобритании и в римской католической церкви. Британские лорды способствовали карьере своих детей, а иерархи католической церкви за отсутствием законного потомства продвигали более дальних родственников, как правило, племянников. Оказалось, что в Великобритании корреляция между успехами продвигающих и продвигаемых была значительно выше, чем в католической церкви. У племянника выдающегося человека меньше шансов стать выдающимся, чем у сына.
Кроме того, Гальтон постулировал, что талантливые люди легко преодолевают все препятствия, вызванные низким социальным положением; страны, где таких препятствий меньше, чем в Англии, производят больше образованных людей, но не больше истинно выдающихся; социальные же преимущества не гарантируют высокого положения, если не дополнены природными способностями. Вывод: главную роль играет природа, а не воспитание, nature, not nurture. Гены, а не среда, сказали бы мы сегодня.
Работа красивая, но выводы из нее не очевидны. Мы понимаем, что репутация столпа общества бывает и незаслуженной, понимал это и Гальтон.
Следующую свою работу он выполнил вполне современным методом — провел сравнение идентичных и неидентичных (монозиготных и дизиготных) близнецов, чтобы увидеть, становятся ли разными идентичные близнецы, когда растут в разных условиях, и непохожие близнецы, растущие в сходной среде. Похожие по сути исследования генетики поведения человека проводят и сегодня. Результаты тщательного анализа были представлены в статье «История близнецов» в 1875 году, и они подтвердили выводы Гальтона.
Выбор достойных
Как же сохранить и улучшить наследственные задатки человека? Гальтон знал об экспериментах Августа Вейсмана (1834–1914), который опроверг наследование приобретенных признаков (тот, например, обрезал хвосты мышам в течение пяти поколений, чтобы убедиться, что на свет не начнут появляться короткохвостые мышата). Он понимал, что путем воспитательных воздействий изменить наследственные задатки в нужную сторону невозможно. Значит, нужно идти по другому пути?
В 1883 году в работе «Исследование человеческих способностей и их развитие» Гальтон ввел термин «евгеника» — система мер, направленная на предотвращение ухудшения наследственных задатков из поколения в поколение, а в идеале на их улучшение. Она должна как предотвращать размножение «худших», так и стимулировать размножения размножение «лучших». Первое направление деятельности позже было названо «отрицательной евгеникой», а второе «положительной евгеникой».
Подобные идеи существовали задолго до Гальтона. О необходимости избавляться от носителей наследственных нарушений говорил еще Платон (427–347 до н. э.). Большим поклонником евгеники был классик утопического коммунизма Томмазо Кампанелла (1568–1639). Высказывался на эту тему и вольнодумный монах Джулио Ванини (1585–1619), которого в конце концов казнили за умствования. Интересно, что все перечисленные авторы возлагали проведение евгенических мер на государство, не задумываясь о том, что государство, взявшее размножение граждан под строгий контроль, должно быть тираническим.
Справедливости ради следует отметить, что сам Фрэнсис Гальтон никогда не рассуждал об уничтожении неполноценной части человечества. Но ему, как выражался герой Стругацких, «не повезло с поклонниками», а также интерпретаторами.
Никто не может видеть будущего, и в начале XX века идеи евгеники пользовались популярностью во многих странах. А кое-где даже перешли к их практической реализации в довольно варварской, по сегодняшним понятиям, форме. В некоторых штатах США была введена принудительная стерилизация умственно отсталых и поощрялась добровольная стерилизация бедняков. В 1934 году стерилизацию «неполноценных» ввели в Швеции.
В 1920-х годах идеи евгеники были популярны и в СССР. В 1920–1929 годах существовало Русское евгеническое общество, созданное по инициативе выдающегося биолога Николая Константиновича Кольцова (1872–1940). В этом обществе состоял даже нарком здравоохранения, старый большевик Николай Александрович Семашко (1874–1949). А работавший в СССР американский генетик-коммунист Герман Мёллер (1890–1967) написал письмо Сталину о необходимости проведения евгенических мероприятий. Но 1930-е годы были не лучшим временем для разговоров о генетике: в биологии правил бал Лысенко, идеи о том, что человеческие качества формируются какими-то генами, а не питанием и воспитанием, не могли прийтись ко двору. Мёллер в 1937 году покинул СССР, а увлечение евгеникой в Советском Союзе было жестко пресечено сверху.
Зато евгенические идеи расцвели в нацистской Германии, где руководство и идущее за ним население занялись борьбой за «чистоту расы». При этом «неполноценными» оказались евреи, уверенно занимающие первое место среди народов мира по числу нобелевских лауреатов на душу населения. После поражения Германии мир узнал об Аушвице и Треблинке, и стало очевидно, что борьба за чистоту расы и гуманизм несовместимы. С тех пор слово «евгеника» ассоциируется с фашизмом и расизмом.
С тех пор слово «евгеника» ассоциируется с фашизмом и расизмом. Хотя формально рекомендации современных медицинских генетиков — супружеской паре сделать анализ на самые распространенные мутации, в ситуации, когда возможно рождение больного ребенка, прибегнуть к экстракорпоральному оплодотворению (ЭКО) и прочим вспомогательным репродуктивным технологиям, и т. п. — эти рекомендации следуют логике Гальтона и тоже могли бы быть названы «евгеникой». (Да иногда их так и называют.) Тем не менее большинство людей согласно с тем, что избавление от патогенных мутаций, рождение более здоровых детей — это хорошо.
Можно надеяться, что избавление от многих наследственных заболеваний не за горами, по крайней мере, в странах с высоким уровнем дохода. Тяжелые наследственные заболевания в большинстве своем моногенные, то есть вызываются мутацией или мутациями в единственном гене. В настоящее время существуют методы диагностики, позволяющие идентифицировать вредную мутацию и предотвратить рождение больного ребенка либо вовремя назначить диету и лечение.
Однако тяжелые наследственные заболевания — далеко не самая страшная угроза генетическому благополучию человечества. Гораздо опаснее другой процесс: постепенное, но неуклонное накопление большого числа слабовредных мутаций. В отличие от сильно вредных мутаций они могут стать довольно частыми и за счет этого увеличивают генетический груз, то есть сильнее снижают среднюю приспособленность популяции. Как отмечает выдающийся эволюционный биолог, профессор Мичиганского университета в Анн-Арборе Алексей Кондрашов, мы должны были уже много раз вымереть от кумулятивного эффекта этих мутаций, и почему этого не происходит — загадка.
Можем ли мы сказать, что приспособленность человеческих популяций хотя бы не падает, не говоря о росте, — об этом до сих пор идут горячие споры среди ученых. Можно найти научные данные в поддержку любой из точек зрения, к тому же этический «довесок» не всегда способствует выяснению истины.
Но даже если подходить не с этической, а с прагматической точки зрения — кто знает, может быть, из яйцеклетки с «плохими» генами разовьется великий человек? Если бы в 1941 году Фрэнк и Изобель Эйлин Хокинги каким-то образом узнали, что их сын будет тяжелобольным, и решились бы на аборт, на свет не появился бы выдающийся физик-теоретик Стивен Хокинг (1942–2018). Болезнь, которая сделала его практически неподвижным, не помешала ему вести научную и просветительскую работу.
Кстати, болезнь Стивена Хокинга, боковой амиотрофический склероз — тот случай, когда вопрос о причинах бывает сложным даже сегодня. Причиной может быть мутация в определенном гене, но у разных больных со сходными симптомами — мутации в различных генах. Всего известно более 25 генов, ассоциированных с БАС, и они объясняют не все случаи, а с другой стороны, доказана роль негенетических факторов риска, таких как курение и травмы головы.
Если тяжело больной человек, несмотря на свою болезнь, ведет полноценную жизнь, то мы можем предположить, что его генотип лучше среднестатистического. И, если исключить передачу ребенку опасного гена (современные технологии позволяют это сделать), то у ребенка будет очень хороший генотип. Получается, что брак с тяжело больным человеком может стать хорошим механизмом позитивной евгеники. Такой вот парадокс...
Гальтон и дактилоскопия
Гальтон изучал разнообразие человека во всех его проявлениях. В его книге «Исследования человеческих способностей и их развития» описаны эксперименты по проверке диапазона частот, которые воспринимает слух людей и других животных. Кошки и собаки различают более высокочастотные звуки, такие как писк мышей; чтобы подтвердить это, Гальтон создал ультразвуковой «собачий» свисток. (Изобретательству он был не чужд, как и его дедушка Эразм Дарвин.) Он также составил карту женской красоты Британии, причем самую низкую точку почему-то поместил в шотландском Абердине. Но среди всех его увлечений особо следует отметить дактилоскопию.
Еще в 1823 году чешский физиолог Ян Пуркинье (1787–1869) обратил внимание на то, что так называемые папиллярные линии на подушечках пальцев у людей неодинаковы. Метод опознания преступников по отпечаткам пальцев предложил в 1860-х годах чиновник британской администрации в Бенгалии Уильям Гершель (1833–1917) — кстати, тоже из славной учеными фамилии. Индийские солдаты, которым он выдавал жалованье, пользовались тем, что европейцы плохо их различают в лицо и по именам, и приходили за деньгами по нескольку раз; это удалось прекратить, только когда на документах появились отпечатки пальцев. В полицейской практике метод дактилоскопии стали использовать в 1880-х годах. Но широкое его применение сдерживали два обстоятельства. Во-первых, не было уверенности в том, что у разных людей отпечатки пальцев всегда разные, а во-вторых, не было удобного алгоритма для сравнения отпечатков.
Обе проблемы решил Гальтон. Он собрал большую коллекцию отпечатков пальцев, проанализировал их и доказал, что они строго индивидуальны. Монография Гальтона «Отпечатки пальцев» 1892 года закладывает основные принципы дактилоскопии — неизменность папиллярных линий в течение жизни, строгую их индивидуальность и возможность разделить все возможные типы узоров на четыре основные группы — дуги (арки), петли, завитки и «случайные». По существу, он подошел к созданию алгоритма, позволяющего однозначно описать отпечаток. До логического завершения эту работу довел высокопоставленный полицейский чиновник Эдвард Генри (1850–1931).
В следующем поколении семейства Гальтонов — Дарвинов тоже были ученые. Второй сын Чарльза Дарвина, Джон Говард Дарвин (1845–1912), был выдающимся математиком и астрономом, третий сын Фрэнсис (1848–1925) — ботаником, четвертый сын Леонард (1850–1943) — экономистом, статистиком и активным пропагандистом евгеники. Брак же самого Фрэнсиса Гальтона и Луизы Джейн Батлер по злой иронии судьбы оказался бездетным.
Вот как характеризует Джона Дарвина его дочь Гвен: «Все в мире было интересным и удивительным для него, а он мог заставить других людей почувствовать это. У него была страсть отправляться куда угодно и смотреть что угодно, изучать каждый язык, узнавать технические детали любой профессии, и все это явно не с точки зрения ученого или коллекционера, а с глубоким чувством романтики и интереса ко всему вокруг…» Эта характеристика применима и к Эразму Дарвину, и к Фрэнсису Гальтону, и ко многим другим членам этой незаурядной семьи.
На склоне лет Гальтон решил попробовать себя в художественной литературе и написал роман «The Eugenic College of Kantsaywhere» («Евгенический колледж в Неведомогде»). Это утопическое повествование про общество победившей евгеники, герой которого, профессор статистики, сдает экзамены, чтобы получить право на брак с любимой. Но издатели не проявили энтузиазма, и, по-видимому, часть романа уничтожила одна из племянниц автора, которой не понравились «абсурдно нереальные любовные сцены». Сохранившиеся фрагменты можно найти на сайте Университетского колледжа Лондона. Гальтон не знал, что популяризация в литературной форме его идеям не нужна — они и так найдут слишком много поклонников, далеких от науки…
В 1909 году король Эдуард VII (1841—1910) пожаловал 86-летнему Фрэнсису Гальтону рыцарское звание. Гальтон скончался два года спустя, 17 января 1911 года и был похоронен в семейной гробнице на кладбище Святого Михаила и Всех Ангелов в деревне Клавердон графства Уорикшир.