Взаимное понимание

Давным-давно большой знаток человеческих слабостей и по совместительству символ политической беспринципности Шарль де Талейран сказал: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Тем не менее до сих пор считается, будто именно методом вербальной коммуникации люди передают друг другу полезную информацию. А некоторые утверждают, что другие живые существа делают то же самое, главное — научиться их понимать. В 2002 году Игнобелевский комитет присудил Премию мира группе японских специалистов — Сато Кеите, президенту компании «Такара», доктору Сузуки Мацуми, президенту Японской акустической лаборатории, и доктору Когурэ Ноири, директору носящей его имя ветеринарной больницы. Награждены они за приумножение гармонии в отношениях между биологическими видами, а именно за создание электронного устройства, которое переводит собачий лай в человеческие слова. С течением времени это устройство под названием «Bowlingual» совершенствовалось. Так, к 2009 году возникла версия разделенного переводчика: передатчик, закрепленный на ошейнике, и говорящий человеческим голосом приемник в руках хозяина. Один приемник способен принимать сигналы от нескольких передатчиков, что позволяет следить за переговорами собак. Вышла на рынок и версия для разговоров с котами. Все эти устройства сейчас можно купить в Сети, а соответствующую программу для коммуникатора — бесплатно скачать с «яблочного» сервиса iTunes.

Вот что пишут покупатели на сайте amazon.com: «Потрясающее устройство, я спросил пса, можно ли взять мяч, а он ответил — да, бери». — «Это устройство разрушило мою жизнь, с его помощью я узнала, до чего моя собака меня ненавидит. Каждое ее тявканье —насмешка надо мной, над моим весом, над моей готовкой, над моей одеждой. Даже дети в школе не были так жестоки!» — «Не знаю насчет собачьей версии, но кошачья повергла меня в шок. Во время ужина с гостями моя сиамская кошка промяукала, что все они в моей власти и их теперь следует убить. Я запер ее до ночи в ванной и выкинул транслятор».

На самом деле это устройство не делает дословный перевод. Анализируя звуки, которые издает животное, оно опознает его эмоциональное состояние, причем выбор достаточно грубый, всего из пяти возможностей, а потом формирует случайным образом фразу из числа тех, что соответствуют этому эмоциональному статусу. Наверное, такие фразы могут кого-то и обидеть, но вряд ли стоит принимать их всерьез. Хотя предложение сиамской кошки о совместной охоте на гостей выглядит не таким уж далеким от истинного настроя животного…

А может ли этология — наука о поведении — более точно распознавать сообщения, содержащиеся в звуках животных? Вообще, есть ли там слова, то есть «структурно-семантические единицы языка, служащие для наименования предметов, процессов, свойств», как их определяет БСЭ? Ведь если в звуках животных слов нет, то и сама попытка дословного перевода на человеческий лишена смысла.

Вопрос непростой, поскольку нет единства мнения у зоологов. Вот, например, брачные песни мышей. Немногие знают, что мыши исполняют сложные арии в ультразвуковом диапазоне. В этих песнях можно выделить типовые звуковые фрагменты со специфическими частотными характеристиками в начале и в конце звучания, разделенные паузой. По описанию — прямо как слова. Мыш в компании самцов молчит, а мышка, оказавшись в одной коробке с самками, начинает «болтать» — издавать ультразвуки, но простенькие. Гораздо сложнее звуки при совместном содержании мышей, и желательно не в голой техногенной коробке, а в более естественной обстановке — чтобы туда были набросаны бумажные и картонные предметы. Неужели мыши разговаривают между собой? Нет, отвечает Кристин Портфорс из университета штата Вашингтон в Ванкувере («Journal of the American Association for Laboratory Animal Science», 2007, 46, 1, 28—34). Мыши поют для установления социальных связей и, скорее всего, песни просто означают готовность к оным. Для животных, охраняющих свою территорию, уведомление о намерениях — важное сообщение; в противном случае можно принять желание дружить за вторжение. Более того, опыты, поставленные с глухими мышами, опыты с мышатами, подброшенными в гнездо другой семьи, показали, что песню они не учат, а знают с рождения — потомки поют песню отца, даже если никогда его не видели и не слышали. А усложняется она по мере развития вокального аппарата («BMC Neuroscience», 2012, 13, 40; doi: 10.1186/1471-2202-13-40, полный текст). Если каждый мыш поет свое и не изучает песни других, то, скорее всего, это песня без слов.

А вот как видит Кристин Портфорс (сочтем ее мнение типичным) саму проблему звуковой коммуникации животных: «Многие позвоночные используют звуки для передачи информации, касающейся таких аспектов, как индивидуальность или принадлежность к группе, групповой статус и настроение, планируемое поведение, наличие хищников или источников еды. Для передачи информации служат частота, продолжительность звуков, другие акустические характеристики». Как видим, специалисты по мышам слов у своих подопечных не разбирают, лишь общий смысл фраз.

Неплохо изучены и звуки других лабораторных животных — крыс. В слышимом диапазоне они, как правило, отпугивают хищников либо жалуются на несчастную судьбу в руках жестокого экспериментатора — одни эмоции, какие уж тут слова. Но есть у них два ультразвуковых диапазона. Может быть, слова звучат на этих каналах, скрытых от ушей представителей других видов? Опять ошибка. В одном диапазоне крысы издают звук в минуту беды, например если в пределах видимости оказался кот, и это прямое следствие выработки в мозге ацетилхолина, то есть нейромедиатора, связанного с возбуждением. А в другом выражается привязанность, и крыса начинает свистеть в этом диапазоне, после того как у нее вырабатывается гормон счастья — дофамин. Например, крыса так свистит, зайдя в помещение, где перед этим были другие крысы. Интересно, что о сложных вокальных конструкциях у крыс, подобных «словам» мышиных песен, Портфорс в своем обзоре не упоминает, а другой специалист по изучению акустики этих животных, Стефан Бруджинский из Университета Брока (Канада), отмечает: ультразвуковой свист служит лишь индикатором состояния организма животного («ILAR Journal», 2009, 50, 1, 43—50, doi: 10.1093/ilar.50.1.43, полный тескт). В такой интерпретации в свисте крысы не закодирована какая-то информация; сам свист – это и есть сообщение о том, что идет кот, а слова «кот» в нем нет.

А что же с собаками и кошками? Звукам, которые они издают, посвящено много исследований. Например, сравнение мяуканья домашних котов и их ближайших родственников степных котов Felis silvestris lybica показало, что звуки первых для человеческого уха приятнее. Может быть, домашние коты специально изменяют голос в обществе человека, чтобы понравиться? Нет, звучит приговор зоолога, это следствие искусственного отбора — кошки с дурными голосами в человеческом доме не прижились. А может быть, собака своим гавканьем хочет что-то рассказать человеку? Нет, тогда наблюдалась бы закономерная модуляция частотной характеристики, а это не так, хаотическая составляющая преобладает. Более того, человек с трудом различает лай разных собак одной и той же породы и часто ошибается, когда его просят угадать, в какой ситуации этот лай был записан. В общем, из таких работ следует, что надежды на диалог с собакой или кошкой нет. Максимум, что они могут, — понимать человеческую речь и жесты. Считается, что к этому они предрасположены с рождения. Например, маленький щенок прекрасно распознает указующий жесть и идет искать добычу именно туда, куда протянута рука. А вот обезьян или волков надо учить этому искусству.

Однако есть и другая группа этологов; они считают, что звуки животных все же несут значительную смысловую нагрузку. Например, сын русских эмигрантов второй волны Константин Слободчиков, профессор Северного университета Аризоны, даже создал в 2008 году Институт языка животных. Он уверен, что к середине XXI века появится надежный переводчик, который позволит на самом деле, а не в шутку, как в устройстве игнобелевских лауреатов, обращать в человеческие слова звуки животных. Проблема лишь в финансировании. Идея с институтом состояла в том, чтобы сформировать пространство для объединения энтузиастов, однако, судя по его сайту, таких людей исчезающе мало.

Сам профессор Слободчиков долгое время изучал луговых собачек Cynomys gunnisoni, грызунов из семейства беличьих. Именно эти исследования натолкнули его на мысль, что издаваемые дикими животными звуки слишком сложны для элементарных сигналов об опасности или настроении и, скорее всего, несут более насыщенную смысловую нагрузку. И действительно, венгерские ученые из Университета Этвёша Лоранда показали, что в отличие от человека компьютер может и различить отдельных собак по их лаю, и с неплохой точностью определить, в какой ситуации они лают («Animal Cognition», 2008, 11, 3, 389—400; doi: 10.1007/s10071-007-0129-9, полный текст). А если лай в разных ситуациях отличается, то, быть может, именно в этих акустических различиях и закодирована информация, которую хочет сообщить собака. Эту информацию, если понимать, что служит ее носителем — модуляция частоты, модуляция продолжительности звука или еще что-то, — можно расшифровать и передать человеческими словами. Сами-то собаки точно извлекают больше информации, чем мы. В других опытах того же коллектива они прекрасно справлялись с обоими непосильными для человека заданиями: и различали индивидуальность по лаю, и определяли, в какой ситуации возникли эти звуки («Behaviour Processes», 2009, 82, 2, 198—201; doi: 10.1016/j.beproc.2009.06.011, полный текст).

А еще есть мнение, что животные-то давно к нам приспособились и издают звуки, специально предназначенные для нас. Вот, например, опыты, поставленные с дворовыми и домашними котами, показали, что при виде человека они ведут себя совершенно по-разному. Дворовые громко урчат и шипят, а домашние — громко мяукают. Это различие можно было бы приписать многим годам, прожитым вместе, но подобное различие реакции наблюдают у лис, которые в человеческом жилище не обитают. В Новосибирске, в Институте цитологии и генетики РАН, не одно десятилетие поддерживают две популяции чернобурых лис — одни склонны к агрессивному поведению при виде человека, а других, наоборот, на протяжении полусотни поколений отбирали по признаку дружелюбия. В опытах, проведенных исследователями из Москвы и Новосибирска, при появлении незнакомого человека рядом с клеткой агрессивные лисы все время, пока он не уходил, издавали разнообразные звуки, а дружелюбные быстро успокаивались. Однако звуки были разными. Если у агрессивных встречались фырканье и кашель, то у дружелюбных — звуки, похожие на кудахтанье и глубокие вздохи. Удивительно, но их акустическая структура аналогична человеческому смеху: у лис частота отдельных звуков составляет соответственно 4,76 и 5,53 в секунду, а у человека 4,37 в секунду («Behavioral Processes», 2011, 86, 2, 216—221; doi:10.1016/j.beproc.2010.12.001, полный текст). Человек не понимает языка лисы, но она-то понимает, как надо общаться с человеком, чтобы привлечь его внимание, — не лаять и рычать, а смеяться: эти дружелюбные лисы очень общительны и любят ласку. Вероятно, тут сочетаются генетически обусловленная склонность видеть в человеке не угрозу, а собеседника, и наблюдательность, большая, чем у нашего вида. Кошки, кстати, нас тоже расшифровали — голодный кот мяукает на тех же частотах, на которых плачет человеческий детеныш (см. «Химию и жизнь», 2015, 3).

Получается, что животным, скорее всего, никакого переводчика не надо, они и так прекрасно нас понимают. А нужен ли он нам? Некоторые ветеринары говорят, что нет, потому что три четверти информации при общении и животные, и человек получают не из слов, а из интонаций, мимики и прочего. А речь — это так, приложение, которое, в соответствии с Талейраном, может и прикрывать истинные помыслы. Вообще, же тема коммуникации животных чрезвычайно обширна и сложна, как можно заметить, например, по циклу статей В.С.Фридмана «Коммуникация животных: от стимула к символу» («Химия и жизнь», 2009, 10—12). Игнобелевская премия мира 2002 года дала возможность лишь слегка затронуть это поле знания.