Растения и мораль

— С нами у них нет ничего общего — это ясно, — решительно заявил Кордовир. — Возникает вопрос: нравственны ли они?

Роберт Шекли. Чудовища

Иллюстрация С. Дергачева

Игнобелевская премия мира 2008 года досталась швейцарской правительственной организации — Федеральному этическому комитету по негуманоидной биотехнологии. Комитет подготовил доклад, в котором поднял вопрос: нравственны ли растения? То есть находятся ли эти фотосинтезирующие, неподвижные и, как считается, не способные ощущать существа под защитой моральных ограничений, имеющихся, скажем, в отношении млекопитающих?

При всей кажущейся надуманности задачи даже сама ее постановка, тем более в официальном документе, открывает ящик Пандоры, из которого может вылезти что-нибудь совершенно неожиданное. Вдобавок отсылки в этом документе идут не на личные мнения, а на основной закон страны. Дело в том, что в швейцарском конституционном законодательстве предусмотрена защита живых существ, причем не только животных, но и растений, и микроорганизмов. Однако в Акте о генетических технологиях последние были изъяты из числа юридически живых существ, а дискуссии о применении конституции привели к пониманию того, что живое существо подлежит охране не как элемент биоразнообразия или представитель исчезающего вида, но как нечто представляющее ценность само по себе. Вот в таком контексте и возникла задача трактовки закона применительно к растениям.

Понимая весь груз ответственности, швейцарские исследователи норм поведения в отношении растений организовали тщательное расследование, в частности провели консультации с ведущими европейскими ботаниками, философами и специалистами по этике. Работа началась в 2004 году, когда сделать доклад по теме поручили профессору Юргу Штёклину из Базельского ботанического института. Этот доклад обсудили еще четверо ботаников из университетов Цюриха, Базеля, Невшателя. Затем, к 2006 году, были дискуссии с другими экспертами, например философом доктором Ангелой Кальхоф из Мюнстерского университета, теологом доктором Хайке Баранцке из Боннского университета Фридриха-Вильгельма, фермером-исследователем доктором Николаи Фуксом. Как оказалось, в обществе существует три основных направления мысли, касающихся проблемы прав растений. Одним сама по себе постановка вопроса кажется дикой. Другие считают, что причинение вреда растениям — неизбежное следствие их положения в начале пищевой цепочки. Третьи же отмечают: если признать, что к растению применимы моральные категории, жизнь человека не только усложнится, но и в значительной степени обесценится, поскольку неизбежно будет возникать сопоставление ценностей жизни человека и растения. А результат такого сопоставления неочевиден. (Подобные опасения не лишены оснований, ведь некоторые идеи, немыслимые вчера, вроде равенства перед законом людей независимо от их происхождения, избирательного права для женщин или совместного обучения подростков разных полов, сегодня воспринимаются как норма.) И лишь ничтожное меньшинство опрошенных полагает, что иу растений есть права.

Сознавая, какие трудности вызовет попытка разобраться с этими правами, исследователи решили применить последовательные логические построения. Для начала они стали выяснять, кто, собственно, относится к категории моральных объектов, то есть объектов, на которые распространяются принципы морали. Тут возможны четыре подхода. Первый теоцентризм: коль скоро все живое создано Богом, каждое существо имеет непреходящую ценность и является объектом морали. При рациоцентризме право на мораль признается за живым существом, если на то есть причины. При патоцентризме живое существо может считаться объектом морали, если оно может различать добро и зло, хотя бы по отношению к себе. При биоцентризме все живые существа — объекты морали в силу того, что они живые. Именно последнее направление было признано большинством участников дискуссии как верное.

Второй вопрос: а что есть вред для живого существа? Здесь есть две позиции. Первая — нанести вред можно только такому существу, которое способно ощущать то или иное действие как вредное; тому, у кого есть некие осознаваемые собственные интересы. Альтернативное мнение: вред можно нанести и такому существу, которое не ощущает вреда. И опять к этому последнему мнению склонилось большинство участников дискуссии, которая, следовательно, зашла в тупик: растения оказались такими же объектами морали, как люди, и, стало быть, обладают аналогичным правами на жизнь. Если мы согласимся с этим, то не сможем ни дерево срубить, ни морковку съесть — такие действия окажутся аморальными.

Поэтому далее была рассмотрена идея патоцентризма, причем главные сомнения вызывала способность растения различать добро и зло. Вот как проблема дословно сформулирована в докладе. «Вопрос о том, может ли растение быть облагодетельствовано или обижено, связан с вопросом о том, есть ли у растения какая-то форма внутреннего переживания. Оно должно переживать выгоду или повреждение как добро или зло. Условием для независимого позитивного или негативного переживания служит способность к ощущениям. Организм, который соответствует приведенным критериям, имеет собственные интересы». Иными словами, если растение не ощущает собственного интереса в том, чтобы жить целым и невредимым, то оно не становится объектом морали. Но точно ли у них нет собственных интересов? Точно ли они так лишены ощущений, как кажется? Вопрос сложный. Вот одно из рассуждений на эту тему, принадлежащее упомянутому ботанику Юргу Штёклину.

Относительно животных мы уверены, что они обладают ощущениями, что у них есть внутренние переживания, которые связаны с некой формой сознания; именно на этом мнении основан Акт о защите животных от жесткого обращения. А есть ли похожие ощущения у растений? Если присмотреться к ним, то окажется, что на клеточном уровне между ними и животными нет фундаментального различия. Лишенные способности передвигаться, растения отнюдь не пассивны. Они могут взаимодействовать с окружающей средой, менять свое поведение, например, скорость развития, проявляют значительную гибкость приспособления к обстоятельствам. У растений есть развитая гормональная система для общения с внешним миром. Растения реагируют на прикосновения, различными способами борются с фитофагами. Но ощущают ли они все это или же демонстрируют лишь некие реакции на внешние раздражители? С одной стороны, предполагается, что для ощущений необходимо наличие нервной системы, а она, очевидно, у растений отсутствует. Но с другой стороны —в силу неполноты нашего знания мы не можем утверждать, что не существует каких-то других механизмов, которыми растение могло бы осознавать, что ему сделали добро или причинили вред.

Так возник новый логический тупик. Не решив вопрос о способности растений ощущать внешний мир, их не следует исключать из числа объектов морали, но для решения вопроса знаний не хватает. Большинство участников нашло приемлемым следующий выход. Вероятность того, что растения способны к ощущениям, гораздо больше, чем вероятность встретить такую способность, скажем, у камней. Поэтому нельзя гарантированно исключить растения из числа объектов морали. Но и включать их непросто, ведь растения удается разделить на части, причем некоторые из них способны порождать при этом новые растения. Сломав растение, мы можем его погубить, а можем расчеренковать. Многие ягоды и фрукты должны быть съедены животными, чтобы содержащиеся в них семена приобрели всхожесть, листья должны опадать и гнить в почве, восстанавливая ее плодородность. Что тогда есть объект морали? Получается, что сорвать спелое яблоко, съесть его и отшвырнуть огрызок подальше — поступок моральный, а сорвать листик и забрать его в гербарий — аморальный. Или наоборот: сорвать листик — почти то же самое, что у человека срезать волос, а съесть яблоко аморально, если разжуешь семечко.

Подобные трудности не испугали организаторов исследования, и они, решив, что на нынешнем уровне знания мы вынуждены признать растения объектами морали, попытались сделать следующий шаг: определить, в каких отношениях те находятся с другими такими объектами — животными и людьми. Тут есть два подхода. Один — признать равенство всех юридически живых существ, второй — проявить остаточный антропоцентризм и постулировать, что, конечно, все объекты морали равны, но люди всех равнее, а животные более равны, чем растения. Преодолеть такую дискриминацию растений многим участникам дискуссии все-таки не удалось. Пусть меньшинство, но немалое, сошлось во мнении: моральные ограничения в отношении растений должны быть менее жесткими, чем в отношении животных и тем более людей.

Из этих соображений последовали выводы, которые, возможно, станут рекомендациями для законодателей (правда, за прошедшие с тех пор восемь лет законодательных инициатив по правам растений не последовало). Вот некоторые из предлагаемых новаций.

Прежде всего, вред, причиненный растению без рациональной причины, по прихоти, следует считать поступком аморальным: к тому, кто накосил сена для скотины, претензий нет, а вот тот, кто сшибает цветки с придорожных растений, заслуживает осуждения.

Использование растений — как целых популяций, так и отдельных экземпляров — для человеческих нужд требует морального оправдания. Многие об этом и так догадываются, но выводы делают не всегда верные. Например, на одном из форумов, посвященном колодному пчеловодству, автор этих строк увидел такой пост: «...Ну вот, нашла я в лесу достаточно толстое для изготовления колоды дерево, попросила у него прощения, спилила...» Этот способ совсем не годится, поскольку валить живое огромное дерево для своих прихотей аморально, и никаким «прости меня, так уж вышло» тут не обойтись: для изготовления колоды оно не пойдет, придется несколько лет сушить древесину, прежде чем поселять пчел.

Морально же найти давно погибшее дерево и освободить от его присутствия жизненное пространство для новых всходов. Тогда извиняться придется разве что перед грибами — это их лишили пищи.

Владение растением не может быть абсолютным, его нельзя использовать так, как хочет человек, без всяких ограничений. Этот интереснейший пункт ведет к множеству последствий. Вот, скажем, моральна ли прививка растений, когда подвой лишается всего и вынужден своими корнями питать какого-то пришельца? А обрезка — это морально или должно быть запрещено как причинение нестерпимого страдания? Защитники животных ведь добились запрета на отрубание хвостов и обрезание ушей у некоторых пород собак, например у эрдельтерьеров или доберманов. Пусть эта операция улучшала экстерьер, зато теперь собаке не больно. Обрезка растений тоже улучшает их экстерьер, а иногда делает здоровее, позволяет отрастить больше листьев и повышает эффективность фотосинтеза, но все же, все же... Создание бонсаи вообще оказывается за гранью представимого — как компрачикосы у Виктора Гюго, выращивающие из детей уродцев на потеху публике.

Генетическая модификация растений морально оправданна при условии, что она не нарушает права растения на размножение и их способность к приспособлению, при этом должно быть обеспечено сохранение естественной системы взаимоотношений между растениями. Эта замечательная идея ставит крест на множестве современных методов селекции. Вот, например, обеспечение стерильности пыльцы при генной модификации. Это предлагают делать и для защиты от копирования (нанесения убытков сельскохозяйственным компаниям от пересевания семян), и для предотвращения скрещивания с дикими растениями. Такой метод совершенно аморален, ведь право целого сорта растений на самостоятельное размножение будет нарушено. В связи с глобальным потеплением исследователи активно ищут и патентуют гены устойчивости к засухе, засолению почвы и прочим неблагоприятным факторам. В перспективе эти гены будут применять для модификации и получения устойчивых сортов. Опять аморальность: нарушается способность растений на приспособление, ведь модифицированные организмы обречены вместе с потомками всегда пребывать в ужасных неплодородных и засушливых местах. А вот отношение к патентованию растений у членов комиссии — нейтральное: это регулируется межчеловеческой моралью.

Когда же моральные ограничения при обращении с растениями перестают работать? Тогда, когда речь идет о выживании человека. Выходит, съесть редиску с грядки в общем-то допустимо, но вот выполоть сныть из кустика флоксов — нехорошо, цветы не жизненно важная потребность. А флокс пускай честно борется со снытью — это соответствует принципу сохранения естественных отношений в растительном сообществе.

Не исключено, что подобные очевидные последствия несколько притормозили законодательные инициативы по защите прав растений. Хотя, если бы, скажем, автомобилиста, паркующегося на газоне, привлекали не по административной статье за порчу зеленых насаждений, а по уголовной за непредумышленное массовое убийство, это было бы действенно и поучительно.