Памятник мухе

Иллюстрация Петра Перевезенцева

Вы даже не представляете, как много памятников самым разным животным установлено в мире. Больше всего, конечно, собакам и кошкам. Что и понятно — они ближе всего к нам и вообще уже давно стали членами семьи. А вернее и преданнее друга, чем собака, трудно найти.

Список животных, кому поставлены памятники, велик. Кого только в нем нет! Орел и волк, коза и обезьяна, лошадь и черепаха, свинья и жираф, акула и слон, крокодил и мамонт, долгоносик и чайка, гусь и пчела, курица и зубр, дельфин и голубь, бык и ласточка, кит и медведь, жаба и скарабей... Это не весь перечень.

Часто памятники животным связаны с историческими событиями, культурой и традициями того или иного региона, его климатическими и географическими особенностями. Например — огромный, высотой пять метров, памятник сытому бобру, установленный в Бобруйске. Собственно, в честь бобра этот город и назван.

Или, скажем, городская скульптура навьюченного мешками верблюда с мальчиком-погонщиком в Челябинске. Это напоминание о том, что когда-то здесь, на Урале, проходил Великий шелковый путь и верблюды были обычным делом.

Или памятник чижику-пыжику размером с ладонь. Он установлен в Санкт-Петербурге на набережной Фонтанки рядом с Михайловским дворцом. Здесь в XIX веке располагалось Императорское училище правоведения. Студентов училища быстро окрестили чижиками-пыжиками, потому что они носили зимой пыжиковые шапки, нередко напивались в трактирах и гуляли по набережной, горланя песню «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». В память об этом в Питере почти 30 лет назад установили памятник птичке, которая быстро стала одним из символов Санкт-Петербурга. Бронзовую птичку, кстати, воровали семь раз.

Из всех памятников животным, что я видела, мне больше всего понравились два. Во-первых, это памятник чайке в Лондоне. Он отсылает нас к истории времен Второй мировой войны, когда немецкие подводные лодки досаждали Великобритании. Они подходили к берегам острова незаметно, потому что невозможно было увидеть их под водой.

И тогда на помощь английским военным пришла наука в лице орнитологов. Они предложили прикармливать чаек. Выглядело это так. В пролив Ла-Манш выходили британские подлодки, поднимались поближе к поверхности воды и выбрасывали через специальные люки корм для чаек.

Долго тренировать чаек не пришлось. Птицы быстро усвоили, где им накрывают обед, и стали высматривать на глубине в проливе подводные лодки и кружиться над ними. Кстати, чайки отлично видят на глубину более 40 метров под водой.

Разумеется, они не делали различия между британскими и немецкими подводными лодками. Но когда британские подлодки ушли из пролива и остались только немецкие, стаи чаек стали кружить над ними в ожидании еды. Так они безошибочно помечали место, где на глубине находилась вражеская подлодка.

Потери германских субмарин выросли в несколько раз. Но немцы так и не догадались, каким образом англичане засекали их лодки под водой. Красивая история. И памятник эффектный.

А второй мой любимый памятник — это просто невероятный шедевр. Это памятник аборигену тайги, комару, который установлен в городе Ноябрьске. Его возвели в 2006 году. Гениальный местный скульптор Валерий Чалый сделал комара из вышедших из строя металлических деталей, которые в изобилии имеются на компрессорной станции, что неподалеку. В сущности — из металлолома.

Комар гигантский, но все пропорции в теле соблюдены, так что хоть уроки биологии рядом проводи и изучай анатомию насекомого. Не говоря уже о том, что он поразительно красив! Хотя, казалось бы, что может быть красивого в комарах?

Есть серия памятников, посвященных лабораторным, экспериментальным животным. Действительно, если бы не обезьяны, собаки, крысы и мыши, которые чаще всего ложатся на алтарь науки, прогресс генетики и медицины сильно бы замедлился. И конечно, низкий поклон этим жертвам науки.

Во дворе Всесоюзного института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге на постаменте сидит доберман-пинчер. Люди знают этот монумент как «памятник собаке Павлова». Однако на самом деле его официальное название — «Памятник научным экспериментам».

Впрочем, в научных лабораториях гораздо чаще можно встретить мышей в клетках, нежели собак. И вот, наконец, 10 лет назад в Академгородке в Новосибирске поставили памятник лабораторной мыши в сквере около Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН. Мышь в очках сидит на постаменте и вяжет спицами спираль ДНК.

Однако самое массовое лабораторное животное, на котором поставлены миллионы экспериментов, это плодовая мушка дрозофила — та самая, что роится над перезревшими фруктами. Вот уж кого надо благодарить. Вся генетика выросла и стоит на этой крохе длиной не более 3 миллиметров. Есть ли ей памятник? Есть.

Памятник мухе в виде горельефа ее головы установлен в кампусе Университета штата Орегон в США. Он появился в 1988 году. Представьте, что из кирпичной стены вылезла голова мухи дрозофилы, увеличенная в тысячу раз. Сразу и не поймешь, что это такое, выглядит страшным монстром.

Крошечная дрозофила — идеальный объект для экспериментов. Много места не занимает, живет в себе в пробирках с едой на дне и заткнутых ватой. Тут же и размножается, причем непрерывно.

Мухи вылупляются из куколок на заре, когда выпадает роса. Отсюда и возникло греческое название насекомого — любящая росу (дрозо — роса, влага, фил — люблю). В общем — росянка по-русски.

В результате одного спаривания дрозофила откладывает до 300 яиц. За год сменяется 25 поколений мух, а через два года после начала работы с дрозофилой генетик наблюдает, как наследуется тот или иной признак. Это сравнимо с передачей его у людей со времен Римской империи.

Мушка не только страшно плодовита и неприхотлива, она еще дает яркий ответ на мутации, красочный и хорошо заметный. Например, цвет ее глаз в результате мутаций может быть красный, ярко-красный, белый, бурый и абрикосовый.

Каждый студент-генетик погубил не одну тысячу мух, что уж говорить об ученых, которые работают с дрозофилой всю жизнь! Оправданны ли такие жертвы? О да! Список достижений и открытий в генетике, нейробиологии и медицине, которыми мы обязаны мушке, огромен.

Благодаря дрозофиле ученые детально разработали хромосомную теорию наследственности, создали методы, позволяющие определять порядок последовательности генов в хромосомах. На дрозофиле изучают действие радиации и других факторов, вызывающих мутации. На дрозофиле удобно проводить популяционные исследования, благо вся популяция умещается в небольшом ящике. На этой мушке изучают даже генетику поведения. И подавляющее большинство генетических закономерностей, присущих дрозофиле, справедливо и для слона, и для человека.

Благодаря генетикам, дрозофила стала привычным лабораторным животным у эмбриологов, физиологов, нейробиологов. Ее полюбили и нейрохирурги. Оказывается, нервные клетки дрозофилы, если их пересадить вместе с нейронами человека в человеческий мозг, облегчают приживление трансплантата. Донорская ткань не отторгается, и тканевой рубец при пересадке не образуется. Этими работами успешно занимался наш выдающийся генетик, член-корреспондент РАН Леонид Иванович Корочкин. А болезней, при которых необходима пересадка нейронов, много — один инсульт чего стоит.

Работать с дрозофилой учат каждого студента-биолога. Тот, кто понимает, как работает организм маленькой мухи, как устроен ее мозг размером с маковое зернышко, многое узнаёт и о людях. Не раз ученые думали, что дрозофила как объект исследования себя исчерпала. Но она продолжает удивлять и преподносить сюрпризы.

Пока наша признательность этой крошке выражена только скромным горельефом в Университете в штата Орегон и благодарственной статьей Н. Резник «Любящая росу» (Химия и жизнь 2002 №6). Наверное, пора Академии наук подумать о памятнике этой выдающейся жертве науки, которой мы все обязаны. И повод есть — в следующем году РАН исполняется 300 лет. Самое время устанавливать памятники.