Нанофантастика

В одном белом-белом офисе, на белом-белом этаже, в огромном кабинете с открытой планировкой и белыми стенами, на столе с белой-белой столешницей лежала белая-белая папка с черной надписью «Реорганизация»...

У каждого человека однажды наступает момент, когда старость уже не кажется невозможно далеким явлением, случающимся с кем-то другим. Старость — как бойцовая собака. Один раз сжав челюсти, уже не отпустит. Тускнеющие волосы, заимевшие дурную манеру покидать шевелюру, неуловимо изменившийся запах пота, скачки давления, одышка...

— Центральный компьютер скоро загнется, — злорадно шипит Юля. — Его последний день не за горами.
Про «последний день ЦК» болтают давно. По-моему, это бред. Я хочу возразить, но головная боль все усиливается...

Жарко! Остатки тени над головой обреченно плавятся на яростном полуденном солнце. Бок тележки моей, разрисованный вафельными рожками, эскимо и брикетами пломбира, раскалился под беспощадными лучами, а сам я, красный, потный и распаренный, как из бани, вытираю лицо бумажными салфетками. В моем возрасте зной и духота переносятся плохо...

— Всё! С завтрашнего дня ты числишься в отпуске! — отрезал начальник.
— А как же проект… — попытался я оттянуть неизбежное.
— Знаешь, ты на меня не обижайся. Я ни при чем. Тут к нам нагрянула трудовая комиссия сверху, и они обнаружили, что ты уже восемь лет в отпуске не был...

История эта случилась в далеком-предалеком будущем. Человечество достигло других планет, самые тяжелые болезни были побеждены, младенцев вручали счастливым родителям уже новорожденными. Каждому школьнику совершенно бесплатно давали пиццу — но только одну и только три раза в неделю, чтобы они не растолстели...

Дождь флегматично бомбил лужи. Те одобрительно клокотали в ответ — им было приятно. Солнце холодило щеки. К погоде на Ортисе сложно привыкнуть. Панса ждал меня у памятника Киркорову...

Утро воскресенья обязано быть неторопливым, тихим и теплым. Особенно если это твой единственный выходной. Оно не должно взрывать мозг. Я перевернулся на живот, подмял под себя подушку и легонько толкнул жену: — Ийка, телефон...

Три дня ожидания в бесконечной очереди позволили хорошо рассмотреть все картины, развешанные по стенам коридоров. Мне понравились круги и спирали. Треугольники выглядели угрожающе, а квадраты и более сложные фигуры вызывали переутомление обилием углов. Жена была в восторге от точек и прямых линий. Что, впрочем, и неудивительно, учитывая ее умственные способности. Вернее сказать, их отсутствие...

— Ну, слова как слова, и чё? — Бирк лениво потянулся за огромным пластиковым стаканом диетической колы.
— И ничё, — буркнул я.
— Ну так чего ты тогда вздыхаешь тут? — Бирка, похоже, я уже достал по самые помидоры...

Совещание совета директоров коммерческого звездолета МЗ432 протекало в конструктивном и эффективном ключе. Первым на повестке дня был вопрос развития программы «Бытовой комфорт для каждого». Директор по конструированию доложил, что завершены работы над апартаментами для топ-менеджмента, завершается подготовка апартаментов для высшего менеджмента...

Утром я проснулся рано петух кричал кукареку. Мамка одела в новую рубашку колючая дурацкая. Она плакала чуток. Папка сказал не плач дуреха праздник. Потом взял меня за руку а рядом шла сестра. Она старше и вредная. Мы пришли к Библиотеке на площадь. Там была очередь толпа. Я увидел Сашку Рыжиго Мангола Клюку Кривозуба. Мурча из гнилого леса. Клюка фингал под глазом...

— Это все замкнутые пространства. Марсиане живут в своих куполах, как килька в банке, — авторитетно заявил Сергей, накалывая на вилку упомянутую рыбешку. В честь праздника рыба была настоящая, не синти, и этот деликатес подавался в винтажной упаковке: в банках под жесть с фигурно зазубренными краями на крышке. Застолье по случаю двадцатилетия со дня выпуска перешло в фазу пространных бесед, тридцать человек разбились на неравные группки, но обсуждалась одна и та же тема...

Штурман уселся в соседнее кресло, нажал несколько кнопок на пульте, чем-то пощелкал. Потом откинулся на спинку и некоторое время дудел через губу. Не найдя, чем бы еще заняться, он произнес:
— Ничего нового, профессор?
Профессор молча пожал плечами...

Павлуша, наш дворник, был городской сумасшедший. Он верил в пришельцев. Вера Павлуши была безобидна. Даже полезна: дети его обожали. Никто не умел так увлечь, вдохновить на игру...

Старик шел медленно, размышляя вслух. Он не умел думать иначе — неслышно для других. Они, идущие за ним следом, тоже доносили до всех свои мысли. Для всех, кто умел слушать и понимать многоголосую думу-беседу в шуршании тяжелых ступней по сухой красной земле...